Однако черное слово Авлоя пристало, как деготь. Ничего, правда, серьезного со мной не сделали, только запихнули в рабочую команду и оружия больше не доверили, будто я вдруг сменил окраску Вот и таскал там мешки да пилил дрова вместе со всякими бывшими торговцами, акцизными чиновниками и прочими буржуями, которых не брали в Красную Армию и вместо этого в принудительном порядке посылали на работу. Как же я сожалел, что Гликман туда не угодил! Уж я бы с удовольствием уронил ему нечаянно на ногу бревнышко. Скверное было время. Не только из-за того, что с едой приходилось туго и поместили в бараке на нарах. Бывшие все время насмехались надо мной, мол, теперь я вроде как пасынок революции или что-то вроде того. Ведь я был не их масти. Я ушел из дома, чтобы бороться за революцию, они же все время каркали, мол, посмотрим, когда эти коммунисты свернут себе шею, к осени ли на ладан дышать будут или протянут с горем пополам до зимы, а уж тогда придет наше время. Прямо-таки мятеж замышляли, собирались захватить повсюду власть, вздернуть красных на фонарных столбах, а затем весь православный народ будет волен приступить под их началом к выбору думы, которая и определит будущий государственный строй России. Такие были наглые субчики, что болтали об этом открыто, в моем присутствии. Чего нам тебя бояться, презрительно бросали мне, как собаке, тебе даже свои не верят. Схватился было с одним за грудки, когда тот начал злорадствовать, что, дескать, любо-дорого смотреть, как революция пожирает своих собственников пролетариев, так что треск идет, только косточки выплевывает. Избили. Их было много, и они-то уж своего в беде не оставили. Кому пожалуешься?
Теперь ты, наверное, понимаешь, почему я больше не пошел с красными, когда они во второй раз отступили из Нарвы. Мне ведь не доверяли. А без доверия ни у кого недостанет сил следовать за своей идеей и нести ее дальше.
Вот и вся история Волли.
Мы посидели с ним еще немного, вдыхая очищенный рекой запах смолы, и взоры наши искали отдыха и успокоения на поблескивающей ниже моста широкой и тихой реке. Глядя на серебристую гладь летнего речного плеса, было трудно поверить, что совсем немного вверх по течению та же вода, бурля и разбрызгивая пену, оглушающе низвергалась с семиметровых каменных уступов по обе стороны Кренгольм-ского острова, подмывая белесые пласты известняка и разнося по ветру на полверсты мириады мельчайших капелек. Как последнее напоминание об этом бушующем потоке река еще металась на порогах у подножия Ивангородской крепости, где у каменных валунов со дна, будто вздувшиеся вены, поднимались плотнце желтовато-белые струи на стремнине, и окончательно усмирялись под мостом между каменными быками, где беспрестанно возникали, менялись местом и снова исчезали маленькие юркие водовороты.
Это было в первый и в последний раз, когда я после всего происшедшего серьезно выговорилась с Волли. Может, и я оказалась последней, кому он исповедовался в своей незадачливой молодости. Вскоре ему осточертела тяжелая и неблагодарная работа бревенщика, и он отправился искать лучшей доли в Таллинн, женился да так и остался там жить.
Некоторое время перебивался случайными заработками, наконец нашел место подоходнее на складе боеприпасов и погиб там в тридцать шестом году, во время взрыва в Мяннику. Только по обручальному кольцу и прижали. Тогда я не очень поверила этому. Как можно не узнать человека? Однако после того как на станции Нарва взлетел в воздух эшелон с боеприпасами, я это довольно зримо себе представляю.
От Волли остался сын, но я его ни разу не видела. Вот так мы и рассеиваемся по жизни. За Ютой следует Лууле, но уже Пийю мне тоже не пришлось увидеть, только слышала о ней. Да, так мы и рассеиваемся.
Или уходим?
24
Моя командирская карьера кончилась неожиданно, никто не мог этого предвидеть, меньше всего я сам.
Как только я увидел Авлоя с побледневшим от ярости лицом и Луппо с простреленной рукой, которые торопливо возвращались от реки, мне стало ясно, что проявленная в последнее время немцами нервозность принесла недобрые плоды.
Какую операцию провалили, прямо-таки стонал Авлой. Два наших лучших товарища — волку в зубы! Теперь их уже никакое чудо не спасет! За такой жалкий провал с нас головы поснимают! И по праву! Это вам не игра с песочком, это война. Когда мы начнем это понимать и какой ценой? Какими глазами я теперь посмотрю в лицо товарищам из Питера?
Он не уточнил, чьи же головы поснимают, но было ясно, чт о подразумевает и меня.
Потрясение выбило у Авлоя почву из-под ног. Вначале я подумал, что он в сердцах не хочет со мной говорить, лишь потом понял: Авлой и не в состоянии ничего поведать. Столь сильно воздействуют неожиданные удары прежде всего на чрезмерно самоуверенных людей, которые свыклись с тем, что всем их начинаниям всегда сопутствует успех. При неудаче они становятся совершенно беспомощными. Не могут смириться с тем, что жизнь не состоит из одних лишь побед,— активно не приемлют эту истину.
Оказавшиеся во дворе ребята не мешкая бросились перевязывать Луппо руку.
В нескольких десятках шагов за Авлоем и Луппо брел Виллу Аунвярк. Он тоже выглядел озабоченным и мрачным, но все же был в состоянии связать несколько разумных слов.
Что случилось? Да уж куда глупее, командир, немцы, казалось, только и поджидали нас. Будто их минута в минуту вызвали на место. Не пойму, откуда на них нашло такое прозрение. Но, как видишь, там они притаились. Ты же знаешь, вверх от Штиглицкой церкви немцы обычно не появляются, мало ли мы за ними следили. Вот и сейчас тоже — сумерки на дворе и полный покой у реки, нигде ни живой души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102