Тут в цех и пришел дедушко Бушуев. Он раньше по украшению же работал, да с немцами разаркался и свое дело завел. Поставил, как у нас водится, в избе чугунную боковушку кусинской работы и стал по заказу металл в синь да в серебро разделывать. Ну, и от позолоты не отказывался. И был у этого дедушки Бушуева подходящий паренек, не то племянник, не то внучонко — Иванко, той же фамилии — Бушуев. Смышленый по рисовке. Давно его в завод сманивали, да дедушко не отпускал.— Не допущу, — кричит, — чтоб Иванко с немцами якшался. Руку испортят и глаз замутят.Поглядел дедушко Бушуев на фуйкину саблю, аж крякнул и похвалил:— Чистая работа!Потом, мало погодя, похвастался:— А все-таки у моего Ванятки рука смелее и глаз веселее.Мастера за эти слова и схватились:— Отпусти к нам на завод. Может он всамделе немца обыграет.Ну, старик ни в какую.Все знали, — старик неподатливый, самостоятельного характеру. Правду сказать, вовсе поперешный. А все-таки думка об Иванке запала в головы. Как дедушке ушел, мастера и переговариваются меж собой:— Верно, попытать бы!Другие опять отговаривают:— Впусте время терять. Парень из рук дедушки не вышел, а того ни крестом, ни пестом с дороги не своротишь.Кто опять придумывает:— Может хитрость какую в этом деле подвести?А то им невдогадку, что старик из цеха сумный пошел.Ну, как — русский человек! Разве ему охота ниже немца ходить? Никогда этого не бывало!Все-таки два дня крепился. Молчал. Потом, ровно его, прорвало, заорал:— Иванко, айда на-завод!Парень удивился:— Зачем?— А затем, — кричит, — что надобно этого немецкого Фуйку обставить. Да так обогнать, чтоб и спору не было.Ванюшка, конечно, про этого вновь приезжего слышал. И то знал, что дедушко недавно в цех ходил, только Иванко об этом помалкивал, а старик расходился:— Коли, — говорит, — немца работой обгонишь, женись на Оксютке. Не препятствую!У парня, видишь, на примете девушка была, а старик никак не соглашался:— Не могу допустить к себе в дом эку босоту, бесприданницу.Иванку лестно показалось, что дедушко по-другому заговорил, — живо побежал на завод. Поговорил с мастерами, — так и так, дедушко согласен, а я и подавно. Сам желание имею с немцем в рисовке потягаться. Ну, мастера тогда и стали на немецкое начальство наседать, чтоб по положению к Фуйке русского ученика поставить, — Иванка, значит. А он парень не вовсе рослый. Легкой статьи. В жениховской поре, а парнишком глядит. Как весенняя байга у башкир бывает, так на трехлетках его пускали. И коней он знал до косточки.Немецкое начальство сперва поартачилось, потом глядят — парнншко замухрышистый, согласилось: ничего, думает, у такого не выйдет. Так Иванко и попал к немцу, в подручные. Присмотрелся к работе, а про себя думает — хорошо у немца конек выходит, только живым не пахнет. Надо так приспособиться, чтоб коня на полном бегу рисовать. Так думает, а из себя дурака строит, дивится, как у немца ловко каждая черточка приходится. Немец, знай, брюхо поглаживает да приговаривает:— Это есть немецкий рапота.Прошло так сколько-то времени, Фуйко и говорит по начальству:— Пора этот мальшик проба ставить, — а сам подмигивает, вот-де смеху-то будет. Начальство сразу согласилось. Дали Иванку пробу, как полагалось. Выдали булатную саблю, назначили срок и велели рисовать коня и корону, где и как сумеет.Ну, Иванко и принялся за работу. Дело ему, по-настоящему сказать, знакомое. Одно беспокоит — надо в чистоте от немца не отстать и выдумкой перешагнуть. На том давно решил, — буду рисовать коня на полном бегу. Только как тогда с коронкой? Думал-думал, и давай рисовать пару коней. Коньков покрыл лентой, а на ней коронку вырисовал. Тоже все жички-веточки разберешь, маленько эта коронка назад напрочапилась, как башкир на лошади, когда на весь мах гонит.Поглядел Иванко, чует — ловко рисовка к волновому булату пришлась. Живыми коньки вышли.Подумал-подумал Иванко и вспомнил, как накануне вечером Оксютка шептала:— Ты уж постарайся, Ваня! Крылышки, что ли приделай коньку, чтоб он лучше фуйкина вышел.Вспомнил это и говорит:— Э, была не была! Может, так лучше!Взял да и приделал тем конькам крылышки, и видит — точно, еще лучше к булатному узору рисовка легла. Эту рисовку закрепил и по дедушкиному секрету вызолотил.К сроку изготовил. Отполировал старательно, все чатинки загладил, глядеть любо. Объявил, — сдаю пробу. Ну, люди сходиться стали.Первым дедушко Бушуев приплелся. Долго на саблю глядел. Рубал ей и по-казацки, и по-башкирски. На крепость тоже пробовал, а больше того на коньков золотых любовался. До слезы смотрел. Потом и говорит:— Спасибо, Иванушко, утешил старика! Полагался на тебя, а такой выдумки не чаял. В чиковку к узору твоя рисовка подошла. И то хорошо, что от эфесу ближе к рубальному месту коньков передвинул.Наши мастера тоже хвалят. А немцы разве поймут такое? Как пришли, так шум подняли.— Какой глюпость! Кто видел коня с крильом! Пошему корона сбок лежаль? Это есть поношений на коронованный особ!Прямо сказать, затакали парня, чуть не в тюрьму его загоняют. Тут дедушко Бушуев разгорячился.— Псы вы, — кричит, — бессмысленные! Взять вот эту саблю да порубать вам осиновые башки. Что вы в таком деле понимаете?Старика, конечно, свои же вытолкали, чтоб всамделе немцы до худого не довели. А немецкое начальство Ванятку прогнало. Визжит вдогонку:— Такой глюпый мальчишка завод не пускайть! Штраф платить будет! Штраф!Иванко от этого визгу приуныл было, да дедушко подбодрил:— Не тужи, Иванко! Без немцев жили и дальше проживем. И штраф им выбросим. Пускай подавятся. Женись на своей Оксютке. Сказал — не препятствую, — и не препятствую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17