да и Трулезанд поехал бы с радостью, правда, не так уж охотно именно с такой-то, а куда охотнее с другой — вернее сказать, только с другой.
Но господь бог не пускался в обсуждения; в своей беспредельной доброте он понимал все, но не мог же он думать только об одном Трулезанде и о такой-то; он должен был не упускать из виду целое, а интересы целого требовали в данном случае не Рика, не Фильтера и не Исваля; они требовали Трулезанда, а такую-то.
Трулезанд уехал на семь лет в Китай, и с ним вместе уехала, тоже на семь лет.
А десять лет спустя некий господин Рик, хозяин пивной в Гамбурге, которого это все, казалось бы, нисколько не касается, утверждает, что история Трулезанда и его богоданной жены помогает ему против тоски по родине. «Если ему нечего больше поставить нам в упрек,— подумал Роберт,— тогда дела наши не так плохи, то есть не мои, конечно, не мои лично, а нашей страны в целом и нашего времени, тогдашнего времени; если у него нет других причин, кроме этой, тогда у него вообще нет никаких причин. Тогда он просто дурак».
Какая-то дурость была в нем всегда, в этом главном организаторе— Квази Рике, странно только, что у него ничего не проваливалось окончательно, вернее, что в конце концов все получалось так, как он задумал, пусть и не совсем по намеченному им плану, пусть и не без того, чтобы на чем-то обжечься. В день произнесения знаменитой речи в актовом зале он, если пользоваться тем же сравнением, и вовсе погорел, но и погоревший победитель все-таки победитель.
Уже сам факт, что Квази и другие делегаты рабоче-крестьянского факультета вообще проникли в актовый зал, можно было назвать победой. Большинство представителей факультетов и членов прежнего студенческого совета высказались против участия этих «приготовишек» в выборах, и Старому Фрицу пришлось проявить все свое ораторское искусство и вести героическую борьбу на ученом совете. Немалую роль при этом сыграли уже всем теперь хорошо известные стихи:
Мы не созрели, Эту песню пели Столетьями нам, Темным, неученым...
А также:
Свет разума и сила знаний —
Да станут всенародным достояньем!
И, наконец, ученый совет порекомендовал студенческому совету принять во внимание указание министерства, которое к чему-то обязывает, во всяком случае, его невозможно игнорировать.
— Эти рабовладельцы,— сказал Квази, когда Ангельхоф в своем педагогическом раже снова перешел однажды от сравнительно сухой латыни к греческому, которому обучал бы гораздо охотнее, и, приведя лабиринтоподобную цитату из Фукидида в оригинале и в переводе, пустился в рассуждения об ораторском искусстве эллинов,— эти рабовладельцы могли себе позволить трепаться сколько влезет. Пока они там с камешками или без камешков ворочали языком да перевертывали песочные часы семьдесят семь раз с головы на ноги, их рабы — илоты, пенесты, клароты и фамиоты — надрывались на сборе оливок. Всякий раз,
когда такой вот изократ доводил свое предложение до конца, он на две квази бочки монет богаче. А одного, Ксено-фонта, прозвали аттической пчелой, как я слышал. Трутень он был, настоящий зажравшийся трутень, эксплуататор, ребята, и с какой это стати нам брать с него пример? Все имеет классовый характер, ребята, даже манера говорить речи. Вот на суде, видите ли, где дело шло о драхмах, где инвалид жаловался на то, не получает пенсии, или несовершеннолетний подросток — на своего опекуна, там, видите ли, вдруг раздавалось: «Будь краток!» — там судья указывал на песочные часы, если бедняга, жалуясь на свою беду, произносил слишком много слов, там, видите ли, они спешили сделать из эксплуатируемого рыбу, эти кровопийцы! А что делает Ангельхоф? Встанет в позу и жужжит нам все это в уши еще раз, только бы доказать, по предложение «Сегодня жарко» можно сформулировать и по-другому, например так...
И Квази строил, продуманно и изящно, один из тех заумных периодов, которые по своей логической и ритмической структуре не оставляют желать ничего лучшего, но оказываются в конце концов не чем иным, как утверждением того факта, что сегодня жарко. Квази не знал, что посредственные острословы в том же духе в школах всех времен, а знал бы, у нет быстро пропала бы охота передразнивать, даже в том, если б ему сообщили ту истину, что его пародии куда удачнее большинства школьных пародий. Но он этого не знал, и не школярское тщеславие подталкивало его ко все более утонченным словесным фигурам, ко все более полному благозвучию, когда он выходил на турнир с аттическими болтунами и с самим л;и инистом Ангельхофом.
Тактика предвыборной пропаганды, изобретенная Квази, отличалась удивительной простотой: «Выборы студенческого— не что иное, как буржуазный предрассудок, но, поскольку они имеют место, мы обязаны добиться на них успеха. А успеха мы добьемся только в том случае, если убедим избирателей. За нашими противниками было до сих пор большинство, и они хотят его сохранить. Причем задача их проще, чем наша. Они не хотят ничего нового, потому им и не надо говорить что-либо новое. Они рассчитывают с самого начала на полное взаимопонимание с большей частью студентов. Мы наткнемся на полное взаимонепонимание. Это взаимонепонимание основано прежде всего на простом непонимании. Нам надо, чтобы нас поняли. Наша цель ясна, значит, и наша речь должна быть ясной. Ясная цель — ясная речь. Ясная речь — это прежде всего краткая речь, другим, нет необходимости что-либо сказать, поэтому они будут говорить длинно. Нам надо много чего сказать, но мы должны выразить это очень кратко. В краткости вся соль, вся политическая соль. Итак, ребята, наш лозунг — краткость да побольше соли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138