Чем на пустом месте начинать, не лучше было ему стать хозяином того, что мы с тобой нажили? Что люди скажут: одного сына имели, и тот сбежал?..
—- Будь уверена, уж он порадует моих врагов! Услыша про это дело, от радости, небось, узундару плясать будут, как блудницы!
После этого разговора Годердзи решил встретиться с сыном поговорить с ним начистоту.
День ждал он Малхаза, второй, третий, но тот не являлся.
Тогда Годердзи решил пойти к нему на службу и утром в пятницу, вместо того чтобы ехать на кирпичный завод, отправился в райисполком.
Райисполком всегда вызывал у него какой-то безотчетный страх и робость. Один лишь вид этого здания заставлял биться его сердце быстрее.
Очень не любил старый плотогон государственные учреждения. Особенно столь высокого ранга, слово которых было непререкаемо. Эта неприязнь к местным органам власти возникла у него с раннего детства.
Он поднялся по длинной, и довольно крутой мраморной лестнице и, пройдя небольшой коридор, очутился в приемной.
Ему давно знакома была просторная комната с тремя широкими окнами, красиво расписанным потолком и двухцветным паркетом, с огромным изразцовым камином, украшенным мрамором и затейливыми бронзовыми завитушками. На потолке комнаты изображены были лесная опушка и небо с белыми пушистыми облачками, откуда наискосок летели на землю ангелочки и несли лавровый венок златокудрой девице, сидевшей под деревом.
В этой комнате при Николае помещалась царская канцелярия и уездный начальник, князь Сосо Магалашвили, стоя перед средним распахнутым окном, оглашал толпившимся внизу крестьянам различные рескрипты и указы.
И кто сочтет, сколько раз пробирался сюда, в эту наводившую трепет и волнующую его детское воображение комнату, юный Годердзи, когда работал курьером в канцелярии...
В дальнейшем здесь помещалось меньшевистское правление, и тот же самый Сосо Магалашвили, единственный князь-меньшевик во всем Самеба, произносил через это окно патриотические речи.
А теперь... теперь в бывшем магалашвилевском кабинете восседал его сын Малхаз!..
— Вы к кому? — услышал Годердзи женский голос. Между двумя обитыми черным дерматином дверями стоял письменный стол. Сидевшая за ним худущая девчонка строго уставилась на Годердзи черными как уголь глазами. —- К Зенклишвили.
— У Зенклишвили сейчас совещание, если хотите, подождите.
— Подожду, если позволите,— сказал Годердзи и сел на стул. Осмотрелся вокруг. На стульях, расставленных вдоль стен, сидели еще несколько посетителей и тоже, как и он, ждали приема.
«К Зенклишвили»,— сказал он секретарше... Это был первый случай, когда он произнес свою фамилию по отношению к кому-то другому, не к себе самому.
Правда, этот «другой» — его собственный сын, но фамилия всю жизнь его была для него чем-то вроде личной собственности, именно его, Годердзи, неотъемлемой принадлежностью, и кроме как в приложении к себе, он никогда ее не произносил. Потому для него прозвучало необыкновенно странно, даже отчужденно это столь близкое, привычное уху и устам слово. Это слово, оказывается, было не только его, но и еще чьей-то собственностью...
На табличке рядом с дверью крупными черными буквами было написано: «М. Г. Зенклишвили».
Табличка совершенно ошарашила его и еще более отдалила от собственной фамилии.
«Я не должен был приходить сюда, надо было дождаться его дома»,— с запоздалым сожалением подумал Годердзи. Ему даже захотелось повернуться и уйти отсюда, но именно в этот момент отворилась дверь кабинета, и оттуда один за другим вышли сотрудники.
— Входите,— строго сказала ему секретарша.
Эта девчонка, говоря с ним, держалась, словно госпожа какая-то...
Прямо против дверей большой светлой комнаты стоял старинный письменный стол, тот самый, за которым когда-то восседал Сосо Магалашвили, а сейчас сидел Малхаз. Сидел в кресле с высокой спинкой, упираясь локтями в стол, чуть подавшись вперед, и, вытянув шею, взирал на входившего к нему просителя.
Увидев отца, он резко откинулся назад, глаза его расширились. Он явно растерялся, но тут же овладел собой, вскочил, быстро обошел сбоку стол и нерешительно шагнул по направлению к отцу.
Годердзи пересек комнату и остановился перед ним.
— Здравствуй, заместитель председателя!
— Здравствуй, папа,— непривычно робко промолвил Малхаз.— Что привело тебя сюда? — чуть помедлив, с затаенным страхом добавил он.
— Что ж мне было делать, домой ты уже не приходишь, видать, другой дом завел. Бросил нас, стариков, и не спрашиваешь, как мы, и не беспокоишься, не заботишься. Ладно, я еще куда ни шло, черт со мной, но мать-то ты не жалеешь?..
— Что делать, папа, дел столько...
— Э-эх, дела... была бы охота... Впрочем, ты не бойся, я не затем к тебе пришел, чтобы корить да выговаривать, нет. Дело у меня к тебе есть.
Малхаз нажал кнопку звонка, вделанного в стенку за его креслом.
На пороге показалась та же худущая девчонка. Лицо ее расплылось в любезнейшей улыбке, глаза лучились. Годердзи глядел и не верил, что та сердитая высокомерная особа и эта сияющая приветливая девушка — одно и то же лицо.
«Вот какой силой обладает власть,— подумалось ему.— На меня, старого человека, она как зверь рявкала, а перед ним — ангел ангелом! Эх, разве что-нибудь исправит этот мир!»
— Ко мне никого не впускать,— наказал Малхаз секретарше.
— Я поняла, уважаемый Малхаз,— грациозно качнув головой, певучим голоском ответила та и скрылась за дверью.
— Ты хорошо знаешь, что я юлить не умею, тянуть волынку тоже не люблю...
— Я тоже,— тихо, но твердо отозвался Малхаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152