Но ничего подобного! Малало спокойно выслушала слова мужа и даже попыталась оправдать сына.
- Ну и что же, разве сначала же не было видно, что это дело добром не кончится, чему ты удивился?
— Чему я удивился? — Годердзи сейчас действительно был удивлен.
Слова ЖЕНЫ поразили его, он растерялся.
В то ЖЕ время он чувствовал, что вопрос Малало не был ни неуместным, ни несправедливым.
— Да, да, если они не пара друг другу, не лучше ли вовремя разойтись в разные стороны и каждому пойти своей дорогой?
— Своей дорогой!..— передразнил Годердзи.
— Послушай, я тебя не пойму, и то тебе не так, и это не этак! Недавно не ты ли мне говорил, мол, хоть бы это дело лопнуло?.. А теперь, когда оно и вправду расстраивается, тебе и это не угодно?
— Теперь уже поздно, пойми ты, наш дурак слишком далеко зашел, девчонку-то ВЕДЬ ТОЖЕ жалко!..
— Да почему же он далеко зашел, это она зашла...
— Вах, милый человек, она сама-то без него не могла забеременеть?!
— Э-э, теперешним девушкам это ничего не стоит, разом забеременеют и разом аборты делают, точно ногти на ногах стригут. Ты не волнуйся, как забеременела, так и разбеременеет.
— Вот такие вы, женщины, из-за своего чада все и всех предадите. А если бы это твоя дочь была и с ней бы так поступили, посмотрел бы я на тебя тогда, ты бы все перевернула!
Малало язык проглотила. И сама ведь знала, что не права.
— Нет, как он посмел мне такое сказать! Что он мне сказал, а, что он сказал! — Годердзи не мог переварить той фразы сына.
— Скажи же наконец, что такого он тебе сказал, почему ты так разъярился.
— Что сказал... да то, что... Нет, все-таки как он такое выговорил, как такие слова у него с языка слетели, а, у этого негодяя!
— Ну скажи наконец, тебе же легче станет!
— Да сказал, знаешь... вот когда я ему посоветовал, что, мол, не позорь девушку, не делай ее несчастной, знаешь, что сказал?.. Тебе, говорит, денег своих жалко!.. Мне — мне! — денег жалко?! Да еще для кого? Для него?! Не ради него ли я убиваюсь, не ради него из кожи лезу, не ради него спину гну! Как он посмел мне такие слова сказать, как у него совести хватило?!
Малало прижала ладонь к щеке и застыла в изумлении.
— Не верь, что это он от души сказал,— после долгого молчания проговорила она осипшим внезапно голосом.
— От души или не от души, а сказал, и это главное! «Ты больше о деньгах печешься, чем о моем счастье», не так ли из его слов получается? Я — его, мою кровь, мою плоть, родимого сына,— на деньги променяю?! Таким человеком он меня считает? Этого он меня удостоил, это я у него заслужил? Что такое деньги, да пропади они пропадом, все эти деньги, будь они прокляты, да если на то пошло, я в один день их сожгу, все, что у меня есть, сожгу к чертовой матери!..
Успокойся ты, ради бога, уймись, не бушуй! Лица на тебе нет, чего доброго, как и в тот день, дурно станет...
— Нет, брат, теперь-то я вижу, что бог сына пожалел мне дать и послал это вот убоище безобразное!
— Ой, что ты, Годердзи, как ты это говоришь!
— Да, да, это так, ей-богу, так!
— Ой, до чего я дожила, будь проклят день моего рождения? Для чего только я на свет родилась!
— Я сказал то, что есть и как оно есть. До сих пор молчал, слова не говорил. Да, именно сына для меня пожалел господь, да славится имя его, и дал мне это чудище бессердечное! Если мы с тобой оба в один час подохнем, он и одной слезы не прольет! Охо-хо-хо, до чего же расчетливый, до чего бездушный, никакого тепла нет у человека, в кого только он уродился, в кого?!
— Послушай, если ты еще о Малхазе дурное скажешь, я пойду и в Куру брошусь, утоплюсь, так и знай!
— Разве неправду я говорю?
— Нет, неправду! Он вовсе не такой! Это и сам ты хорошо знаешь, только гнев тебя ослепил, что болтаешь, сам не ведаешь...
— У него ко мне ни любви нет, ни уважения!
— Ах, чтоб я ослепла! Чтоб я ослепла, несчастная! Как он тебя любит, как уважает...
— Он одного себя и любит, о себе только и заботится. Мы для него... А-а, да оставь ты меня в покое, оставь, пожалуйста, оставь!..
— Грех, Годердзи, большой грех это, бога гневишь, такие речи ведешь...
— Кроме своего успеха, кроме своего интереса он ни о чем и ни о ком не помнит. Он так рвется к карьере, что все на свете забывает, все для него трын-трава. Ему только заикнись о выдвижении, и он на все пойдет...
— У каждого своя мечта есть, ай не знаешь? Например, ты вот, разве меньше него богатство любишь? Или меньше него к достатку стремишься?
— Стремлюсь, да, по-человечески жить хочу, но я своего достоинства никогда не терял, ни свиньей, ни волком никогда не был!
— А почему его в этом обвиняешь?
— По-твоему, то, что он собирается с этими людьми сделать, достойный поступок? Или то, что он сейчас наговорил мне, родному отцу,— это достойно?
— Оба вы на мое горе на свет народились, ты — сребролюб, за деньги душу черту продашь, он — за место, за положение...
— Если я деньги хотел нажить, опять же для него, иначе я бы себя не утруждал... Когда ты мне однажды сказала, не поддавайся, мол, дьявольскому искушению, одолей алчность свою, помнишь? Ну вот, я-то одолею, а вот пускай он одолеет свою! Пусть подавит эту жажду большим человеком стать, эту страсть, которая в его сердце угнездилась, сумеет ли? Нет, не сумеет, самого себя не осилит! Ради того, чтобы положение занять, он и тебя продаст, и меня. Увидишь, если не так будет! Вот тебе мой ус, режь, если я не прав! Годердзи с силой толкнул оконную раму, и обе половинки со стуком растворились. Задыхался, воздуха ему не хватало. Облокотился о подоконник, уставился в окно.
Вчерашний солнечный день сменился пасмурным. Похолодало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152