..
Я хорошо знал историю кавказских войн. Поэтому рисунки эти для меня значили больше, чем для кого-либо другого.
Альбом так захватил меня, что я уже не помнил ни о времени, ни о том, где нахожусь, ни о том, что меня ждала столь желанная женщина, которая сама, по своей воле пришла ко мне...
Наконец я очнулся. Огляделся. Чигирин, прислонившись плечом к стене, дремал.
— Чигирин,— окликнул я его,— что тебе дать за этот альбом?
Чигирин выпалил одним духом, будто заученное наизусть.
— Две литры водки и буханку хлеба, ни больше ни меньше.
— Ты уж лучше все Пупышево у меня попроси...
— Пупышево себе оставьте, со всеми здешними бабами, а мне — две литры водки да буханку хлеба, ни больше ни меньше!
— Где я тебе два литра водки возьму?!
— Попроси у Малининой.
— А у Малининой откуда?
— Найдет. Жена начальника станции целую бутыль привезла, в ней до восьми литров. Ежеле Малинина попросит, Пашков ей не откажет, это я точно знаю... Одним словом, значит, коли желаете — две литры водки и буханку хлеба, ни больше ни меньше.
При упоминании Малининой меня словно током ударило. Сожаление огнем охватило сердце. Я почувствовал себя, как человек, совершивший непоправимую глупость и кающийся в ней...
Всучив альбом изумленному Чигирину, я выбежал из комнаты, велев ему подождать меня здесь.
Сломя голову сбежал я по лестнице. Влетел в комнату как сумасшедший. Я хотел просить прощения у Нины, расцеловать ее с головы до ног, объяснить, как все случилось...
Постель была пуста!..
Ошеломленный, я схватил лампу, поднял ее над головой, осмотрел все углы комнаты. Я так тщательно проверял каждый метр, словно искал не женщину, а маленькую пуговицу.
В комнате не было никого.
Я выбежал в коридор, осмотрелся, прислушался. Тишина и пустота...
Я снова оказался на втором этаже. Выходная дверь была полуоткрыта. За дверью был непроглядный мрак.
Влетевший в дверь вихрь ожег мне лицо, швырнув в меня горсть холодных дождинок.
Ветер задул лампу, и по эту сторону дверей тоже наступила тьма.
В сердце моем тоже воцарился мрак...
Я изо всех сил размахнулся и швырнул лампу в темноту, зиявшую за дверью... Горячее стекло соскочило с рожка, стукнуло меня по кисти, обожгло...
Нина ушла...
Но не просто ушла: она ушла навсегда. Это я сразу же понял.
Мне хотелось бежать за ней следом, звать, кричать, но я почувствовал, что все это уже ни к чему.
Опустошенный, я побрел обратно, вошел к себе и бросился на постель. От подушки и одеяла исходил слабый приятный запах. Этот знакомый запах еще более усугубил мою досаду, усилил боль. Меня охватило дурацкое желание все ломать, бить, крушить... Я как безумный сорвался с кровати и вновь выбежал в сени.
У входной двери стоял Чигирин:
— Убирайся отсюда, пока я не придушил тебя своей рукой! — заорал я на него, не узнавая собственного голоса.
Чигирин покорно втянул голову в плечи, торопливо перешагнул порог и исчез во мраке. Но напоследок он успел окинуть меня взглядом, в котором были и страх, и удивление.
Не отдавая отчета в том, что делаю, я снова помчался в свою комнату, стащил с себя сапоги и откинул одеяло, чтобы лечь, когда обнаружил собственную общую тетрадь в черном переплете, куда я записывал конспекты занятий по военной подготовке. Пошарив рукой, я обнаружил и карандаш. Я удивился: как очутились здесь тетрадь и карандаш? И то и другое находилось в полевой сумке, а сумка висела на стене, в
головах кровати.
Я встал. Чиркнул спичкой. Оторвав клочок от обертки пайковых галет, поджег бумажку и прочел в тетради написанные размашистыми крупными буквами слова: «Я не думала, что так у нас получится. Быть с человеком такого переменчивого нрава — пытка. Если сегодня ты променял меня на альбом, завтра променяешь еще на что-нибудь. Мы, оказывается, совершенно разные люди и чересчур далеки друг от друга. Лучше нам сейчас же расстаться, чем мучить друг друга. Желаю тебе удачи. Обрети, что ищешь!..
Прощай. Нина».
Я думал, что сердце мое вот-вот выскочит из груди. Что делать, куда идти...
В ту мучительную ночь я так и не сомкнул глаз. Когда стало светать, я задремал. И сразу же в нижнюю дверь
кто-то заколотил кулаком. На пороге стоял Чигирин. Он совершенно протрезвел и смущенно улыбался мне. В руках он держал альбом.
— Пожалуйста, альбом ваш.
Я не сразу сообразил, что он мне говорит, и подумал: видно, совестно ему стало после моего вчерашнего взрыва, что такую цену за него заломил.
— Нет, Чигирин, даром я не хочу. Я подумаю, что могу дать за него. Немного погоди, сговоримся после, а пока альбом пусть будет у тебя.
— Так мне уже дали! — сказал он в ответ и подмигнул.— Теперь этот альбом ваш.
.Его слова окончательно сбили меня с толку.
— Кто дал, что дали, когда?..
Мне не хотелось, чтобы подтвердилась промелькнувшая догадка.
— Малинина.
— Кто?! — спросил я так, будто впервые услышал четко произнесенную эту фамилию.
— Малинина. Прищурив глаза и улыбаясь, Чигирин смотрел на меня.
— Что она тебе дала? — невольно вырвалось у меня, словно главное заключалось именно в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114