По утрам, когда дождь ненадолго прекращался, беловатый иней, похожий на плесень, покрывал потемневшую от сырости землю. Тонкая пленка льда на лужах трескалась под ногами, как стекло, с хрустом и звоном.
В этот период на всей протяженности Волховского фронта, растянувшегося на несколько сотен километров, наступило временное затишье.
Двухмесячные ожесточенные бои, когда атака следовала за атакой, остались позади, и наша армия получила кратковременную передышку.
Мы смотрели на затихшие окопы, блиндажы, на видневшиеся вдали долговременные укрепления противника и собирались с силами для новых сражений. Нас не беспокоили ни вражеские самолеты, ни артиллерия. Хроническая непогода парализовала авиацию.
В начале ноября артиллерийский полк, где я служил начальником штаба, сняли с передовой и отправили в глубокий тыл для отдыха и пополнения.
Мы расположились неподалеку от станции Будогощь в сосновом бору, метрах в двухстах от железной дороги.
Этот район Ленинградской области до войны считался глухим. Но к концу сорок первого года немцы, осаждавшие Тихвин и стремившиеся охватить Ленинград двойным кольцом, провали железнодорожную ветку именно здесь.
После поражения немцев у Тихвина и их отступления эта железная дорога сослужила нам хорошую службу. А в сосновом лесу остались добротные землянки и срубы оборудованные немцами. Сухие, теплые, хорошо сработанные срубы были сложены из отличных бревен и, судя по всему, предназначались для офицерского состава. В некоторых из них даже стояли кровати.
Ну и напарились мы тогда в русской баньке! Как говорится, до седьмого пота! Ох как нещадно стегали мы друг друга березовыми вениками и красные как вареные раки, едва дыша, выползали в предбанник.
После жестоких боев мы наслаждались тишиной и покоем. И даже к нескончаемым дождям привыкли, плохая погода, в общем, не очень-то нас удручала.
Но для меня это вольготное житье скоро кончилось.
Не прошло и двух недель, как меня вызвал командир полка.
Полковник Шугаев, высокий, представительный мужчина средних лет, с крупным мясистым носом и жидкими, зачесанными набок волосами, принадлежал к той категории командиров, которые, будучи в высшей степени организованными и в личной жизни, и в служебных делах, того же неукоснительно требуют от своих подчиненных.
Шугаев пытался всегда все рассчитать и спланировать заранее. Это ему во многом удавалось и часто облегчало задачу. Внешне полковник напоминал футболиста. Если бы не мутноватые глаза и не явная спесивость, его можно было бы назвать привлекательным.
Когда я вошел в командирскую землянку, Шугаев, громко сопя, отхлебывал из эмалированной кружки горячий чай и внимательно читал какую-то бумажку. Взглянув на меня одним глазом, он вместо приветствия помахал мне рукой: давай, мол, присаживайся, и, пока не кончил читать, головы не поднял.
У полковника было одно уязвимое место: он не получил высшего образования. Поэтому выше командира полка не поднялся, хотя войну начинал в звании майора и в должности заместителя командира полка.
Бумаг Шугаев терпеть не мог и даже побаивался их. По этой причине любой документ, приходивший на его имя, он читал с таким вниманием (и по нескольку раз!), что, казалось, заучивал его наизусть.
Пока полковник читал, санинструктор сержант Зина Громова, дородная и бойкая девушка, принесла мне чай в граненом стакане толстого зеленого стекла и кокетливо сказала:
— Уж насчет блюдечка не обессудьте...
Я взял у Зины стакан и невольно проводил долгим взглядом ее ладную, обтянутую гимнастеркой фигуру.
-- Ну-ка, ну-ка, отставить шуточки! А то, гляди, обожжешься! - не отрывая глаз от бумажки, проговорил полковник,— Ишь, смотрит как кот на масло!
— Никуда я не смотрю, - с нарочитой обидой отозвался я, отхлебывая чай и немало удивляясь его способности все замечать. «Хитер, бестия!» — подумал я.
— Знаю вас, кавалеров-артиллеристов! — таким тоном протянул полковник, как будто сам не был артиллеристом.— Да вас в порядочный дом и впускать-то нельзя! Если только есть девушки, держи с вами ухо востро!
— Каждый мерит на свой аршин! — не сдавался я.— А что касается артиллеристов, то мы не хуже других умеем уважать женщин...
Полковник громко расхохотался, вместе со стулом откидываясь назад:
— Еще бы! Пусти козла в огород...
Я догадался, что веселье полковника было вызвано совсем не нашим с ним обменом любезностями, а содержанием бумажки, которую он наконец кончил читать. «Интересно, что там такое написано?» — подумал я.
— Да-да! Вот именно, козла в огород! — повторил полковник, не переставая смеяться.— Сержант Зина! — На минутку выглянуло девичье лицо. — Пока капитан здесь, ты старайся на глаза ему не попадаться, не то непременно сглазит! Такой уж глаз у него дурной! — по-солдатски грубовато, но беззлобно шутил полковник, вытирая выступившие на глаза слезы.— А теперь послушай, что я тебе скажу,— совсем другим тоном начал он, устремив на меня свой всегда как бы чуть затуманенный взгляд,— начальник артиллерийского снабжения армии пишет, чтобы мы немедленно перебросили в Окуловку всю технику, нуждающуюся в ремонте. Слыхал о такой станции по Октябрьской железной дороге? Так вот, там находятся артмастерские. Надо воспользоваться случаем и отправить туда два поврежденных орудия с третьей батареи и несколько автомашин, которые давно нуждаются в капитальном ремонте. Ты видишь, сейчас все тихо. Я думаю, еще неделю фрицы переждут, дальше — будь здоров возьмутся за дело! А стрелковые части без нас все равно как цыплята без курицы, только и знают что на месте топтаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114