но все это, как и звуки отчаянной стрельбы, лишь умножало их восторг. И вот настал торжественный час, и они обнажили головы перед святилищем празд ничных даров, которое сверкало своими сокровищами, а на башенках его резной крыши высился густой лес развевающихся разноцветных знамен всех кантонов, городов, земель и общин. Под сенью флагов стояли господа в черных сюртуках. Один из них держал в руках полный серебряный кубок, встречая вновь прибывших. В темном людском море семь седых голов казались
плывущей льдиной, освещенной солнцем. Под теплым восточным ветерком их седенькие кудри подрагивали и развевались, словно подстраиваясь под красные и белые флаги, которые реяли где-то вверху. Компания бросалась в глаза и своей малочисленностью, и своим возрастом. Глядя на них, все улыбались, но с полным почтением, и все обратилось в слух, когда молодой знаменосец выступил вперед и произнес речь, ясную и краткую:
— Дорогие собратья! Вот пришли мы, восемь славных стрелков со своим добрым знаменем, семь поседелых бойцов да молодой знаменосец! Вы видите, у каждого из нас есть ружье, хотя мы и не можем похвастаться особенной меткостью. Правда, в мишень-то любой из нас попадет, не промахнется, а иной и в черный круг попадает, но уж если кому-нибудь посчастливится угодить в яблочко — это уж наверняка дело случая, а не плод усердных упражнений. Одним словом, что до серебра, выставленного в награду победителю, то ради него нам не стоило бы выходить из дому!
И все же, хотя мы и не бог весть какие стрелки, сидеть за печкой мы не будем. Пришли мы не дары получать, но дары приносить: вот скромный кубок, вот наши сердца, ликующие вольно, и новенькое знамя, которое так и трепещет у меня в руках от нетерпения — очень уж хочется ему присоединиться к своим собратьям. Но флажок этот мы у вас не оставим, здесь он должен лишь пройти посвящение! Посмотрите, что написано на нем золотыми буквами! Свобода и Дружба! Да, перед вами, можно сказать, сама Дружба собственной персоной — мы привели сюда на праздник дружбу, рожденную любовью к отечеству, дружбу, рожденную любовью к свободе! Именно она, дружба, тридцать, сорок лет тому назад свела этих молодцов, чьи редеющие седины поблескивают сейчас на солнце, свела, чтобы провести их сквозь все невзгоды и сохранить и во дни печали, и во дни радости! У этого союза нет названия, нет президента и нет никаких уставов. Члены сего союза не имеют ни титулов, ни званий. Это соль нашей земли, это могучие крепкие дубы, корни которых уходят глубоко в недра нашей нации,— вот они вышли теперь на мгновение вперед, чтобы предстать нынче пред светлые очи отечества, а потом затеряться в чаще тысячи других дерев и слиться с ними в едином гомоне и шуме, скрыться во мраке неведомой
народной чащобы, где мало кто может назвать друг друга по именам, но все между собой родные и знакомые. Вы только посмотрите на них, на этих старых греховодников! Особой святостью они не отличаются и в церковь заглядывают отнюдь не часто! А о делах святых с ними лучше и не разговаривать! Но я могу вам, дорогие собратья, здесь, под этим чистым небом, открыть заветную тайну: когда отечество оказывается в опасности, в них пробуждается и начинает крепнуть вера в бога. Затеплившись в душе, она становится все более явной, пока кто-нибудь один не проговорится, и тогда они все хором начинают проповедовать одну удивительную теологическую теорию, первое и единственное положение каковой гласит: «На бога надейся, но сам не плошай!» И во дни радости, как сегодня, к примеру, когда собралось "много народу и над нами сияет голубое небо, они опять-таки обращаются к сей теологической мысли. И они воображают себе, будто сам господь бог вывесил высоко на небесах швейцарское знамя и нарочно для нас сделал хорошую погоду! В обоих случаях: и в час тревоги, и в час радости — они от души согласны с начальными словами нашей федеральной Конституции: «Именем господа бога всемогущего!» И при этом на них снисходит, вопреки их обычной строптивости, такое кроткое терпение, что они даже не спрашивают, а какого воинства владыка имеется в виду — католического или протестантского!
Что там говорить, дитя, которому подарили крошечный Ноев ковчег со всякими зверушками, с крошечными человечками — мужчиной и женщиной, не радуется, пожалуй, больше, чем радуются они при виде любезной сердцу отчизны, где столько всякой всячины — от столетней щуки в ее озерах, до дикой птицы, парящей над снежными вершинами. Эх, а сколько всякого народу толпится на ее скромных просторах, и у всех разные промыслы, нравы да обычаи, одежда и говор! И кого тут только нет: большие хитрецы и большие недотепы, травы благородные и сорняки — все смешалось, все слилось, все перепуталось! И все это ладно, все замечательно, все дорого сердцу, ибо это наше, родимое отечество!
И стали они философами, созерцающими и познающими мир земной. Но одна вещь для них всего дороже на белом свете — милое отечество. В молодости и они немало попутешествовали, повидали многие страны,
и смотрели они на все без высокомерия, оказывали уважение и почет каждой стране, где встречались люди достойные. Но их девиз оставался всегда: «Чти всякого славного мужа отчизну, но свою отчизну люби!»
Что за диво дивное наша отчизна! Вглядишься в нее внимательно и увидишь причудливую узорчатую ткань: как прекрасна она и как прочна, какая тонкая ручная работа, всяческих похвал достойная! И как славно, что нет у нас просто швейцарцев — это было бы скучно,— а есть у нас цюрихцы и бернцы, есть унтервальденцы и нойенбургцы, граубинденцы и базельцы, даже два рода базельцев — малые и большие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24