Нечего зря языком болтать,— недовольно прервал разглагольствования Кириле Антон Бачило.
— Э, милок, кто же иногда не ошибается,— неосторожно сболтнул Кириле и тут же прикусил язык, потом с испугом посмотрел по сторонам.
Керкадзе сердито и изумленно поглядел на Кириле: как это у него язык повернулся такое сказать? Потом резко сложил газету и встал.
— Я в таких разговорах не участвую,— громко сказал Керкадзе и пересел подальше от Кириле.
— Как же мне не горевать, когда вокруг такое творится? Неужели я для немцев осушаю эту благословенную землю? — Кириле, хотя и увидел демонстративный жест Тенгиза Керкадзе, остановиться уже был не в силах. Не мог он скрыть то, что тяжелым грузом лежало у него на сердце.— Оказывается, все заводы, поля и шахты покоренных стран на Гитлера работают, выпускают оружие и продукты для германской армии. Их солдат, сказывают, с жиру бесится.
— Может, так оно и есть, но не сможет Гитлер победить с оглядкой на эти самые страны,— вмешался в разговор корчевщик Акакий Асатиани,— Пусть их солдаты с жиру бесятся, далеко им до наших красноармейцев. Тут найдет коса на камень.
— Как же! Еще вчера была твоя Европа, а сегодня вся вышла,— усмехнулся Кириле.
— Европа Европой, а мы ему не по зубам. Вбей это себе в свою чертову башку.
— Верно говоришь, Акакий,— неожиданно раздался за спинами спорящих голос Кочойа Коршиа, заглянувшего в клуб на огонек.— Не смогут нас одолеть немцы, потому что они захватчики. А Красная Армия будет Родину защищать.
Увидев парторга, люди потеснились, уступая ему место за столом.
Кочойа присел на краешек скамейки.
— Это-то верно, милок, только как же понять, что Гитлер над другими армиями верх взял? Ведь и они свою родину защищали,— возразил парторгу Кириле.— Каждый солдат родину любит, но сила и солому ломит.
— Те солдаты другую родину защищают, а у красноармейца — Советская Родина.
— Да разве же ему понять это? — горячо поддержал парторга Никита Ляшко.— Ему невдомек, что наш солдат всё кровное, все родное защищает — и земля у нас наша, и заводы наши, и шахты наши. Да и сердце у нас другое, ему со стороны подсказывать не надо.
— Ну что, слышал, Кириле? — спросил Кочойа Коршиа.— Вот как наш народ рассуждает. Вот почему и не одолеть нас фашистам.
— На его башке хоть кол теши, все едино не поймет,— сказал Акакий Асатиани.
Кириле упрямо сжал губы.
— Хорошо бы так, милок, разве ж я против? — словно бы не слыша слов Акакия, обратился к парторгу Кириле.— Я просто говорю, что вижу. С тридцать девятого года Гитлер подряд прибирает страну за страной, боюсь, как бы наш черед не настал,— отвел взгляд Кириле от немигающих и жестких глаз парторга.
— У Кириле мозги набекрень, ему все в черном свете видится. Ну, хватит об этом. Я сегодня по всей трассе канала проехал — непременно закончим его к Октябрьским.
— К Октябрьским-то закончим, милый, если до того война не начнется.
— А начнется война, после войны закончим, ясно? — едва сдерживал себя парторг.— Врага мы по-вражески встретим. Халхин-Гол и белофинны тому пример. Такие люди, как Антон Бачило, Уча Шамугия, Бондо Нодия, Никита Ляшко, не только в социалистическом соревновании побеждать умеют. А ты, Кириле, уймись подобру-поздорову, не мути воду и панику здесь не сей со своими дружками.— Парторг поискал глазами Тенгиза Керкадзе.— Чего это ты от дружка своего отсел, несподручно с ним рядышком стало, да?
Кириле и Тенгиз съежились под холодным и отчужденным взглядом и словно язык проглотили.
— Будем работать с чистой совестью, товарищи, выполним обещание, данное друг другу. Канал будет завершен к Октябрьским. А с паникерами и капитулянтами нам не по пути.
Эбралидзе и Керкадзе сидели, как загнанные волки, поджав хвосты.
Воспаленное, мутное, белесое небо нависало над землей. Бесцветные звезды мерцали слабо, через силу. Земля дышала жаром, толстый слой бесцветной пыли столбом стоял на дороге.
Луна скрылась за тучей.
Парторг возвращался из клуба. Уставший, голодный и раздраженный, он тяжело привалился к спинке кабины грузовика, пытаясь вздремнуть. От тряски и голода голова у него шла кругом. Стоило машине подпрыгнуть на ухабах, как Кочойа тут же открывал глаза — за грязным ветровым стеклом клубилась белесая пыль, освещенная слабым светом фар. Эта пыль, ухабы, нескончаемая тряска, угнетающее однообразие дороги казались ему продолжением его безрадостных дум. От разговора с Кириле Эбралидзе и Тенгизом Керкадзе в душе остался неприятный осадок, его преследовали их серо-зеленые холодные глаза, в ушах раздавались ехидный голосок и злорадное хихиканье. «Чего хотят такие люди, чего они добиваются?! Они постоянно сеют неверие и ненависть... Сердце их полно яда. Работают они только для себя, а на других им плевать. И взгляд у них бегающий, скользкий». Кочойа открыл глаза и неожиданно встретился с немигающими, злобно мерцающими глазами волка.
— Волки!
Услышал Кочойа громкий возглас шофера и пришел в себя.
На дороге стояли волки. Свет фар выхватил из темноты их острые морды, оскаленные клыки и сверкающие глаза. Они стояли задрав морды и казались совершенно равнодушными к свету и грохоту грузовика. Сколько раз шарахались с дороги волки и шакалы, смертельно напуганные надвигающимся на них чудищем с горящими глазищами. Но эти волки стояли вызывающе посреди дороги и вовсе не собирались уступить ее приближающемуся грузовику.
— Волки,— повторил Кочойа Коршиа, и снова перед ним возникли серо-зеленые глаза Кириле и Тенгиза.
— Смотрите, да они совсем нас не боятся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125