Это был голос Учиного «Комсомольца». Этот голос Гудуйа услышал впервые месяц назад. Тогда и «Комсомолец» был еще далеко от хижины, и его лязг и грохот едва слышались. Но Гудуйа услышал: он был по-звериному чуток.
Теперь машина вплотную подошла к хижине и ее отчетливо было слышно даже сквозь шум ливня. Главный канал должен был пройти через хижину Гудуйа. Но это мало волновало его. Он примирился с этим еще тогда, когда впервые услышал от Серовой, что новая трасса пройдет именно здесь. И сейчас еще не мог взять в толк Гудуйа, почему легко смирился он с такой новостью. Ведь это значит, что он навсегда должен распрощаться со своей хижиной? И почему он поверил той, чужой женщине, что это необходимо? И какое ему было дело до их нужд, до их канала? Непонятно.
В этот проливной дождь на всем массиве работало лишь два экскаватора: Учи и Антона. Даже сваны, которым дождь всегда был нипочем, и те не высовывали носа из бараков.
Скрежетал, лязгал экскаватор Учи. У него не было сменщика, и он один работал две смены. Работал, чтобы побыстрее получить землю. Это напоминало Гудуйа его молодость: «Уча
добудет счастье своим трудом и умением. я не щадил живота своего, но путь к счастью был закрыт мне. Вот и привела меня моя дорога в эту глухомань, привела и заживо похоронила». Двести шестьдесят дней в году, а то и больше поливали хижину Гудуйа нескончаемые дожди. Иногда по месяцам не выходил он из своей берлоги, видя лишь черную завесу дождя за окном.
Двенадцати лет остался сиротой Гудуйа. Не было у него ни родных, ни близких, не было ни скота, ни земли. Одна лишь полуобвалившаяся землянка. Никто не пригрел, не приютил сироту.
Мальчонку взял в батраки князь Дмитрий Чичуа. Три его сына учились в Кутаисской классической гимназии. Дома оставалась лишь дочка Дмитрия — Джуна. Родители решили не отдавать Джуну в школу и дать ей домашнее образование.
Родители души не чаяли в девочке. Была она красивой, капризной и избалованной всеобщим вниманием и почитанием. С соседскими детьми она не водилась, впрочем, ей этого и не дозволяли. Из всех своих сверстников она признавала лишь Гудуйа.
Джуна была не по годам рослой, поэтому на первых порах Гудуйа сторонился и даже побаивался господской дочери, но постепенно, покоренный ее зрелой красотой, привязался к ней. Все ее капризы он исполнял беспрекословно: учил ее кататься верхом, водил с собой на рыбалку и охоту. У Джуны был прекрасный голос, и застенчивый, скрытный Гудуйа, вдруг осмелев, стал подпевать ей.
Ни дня не могли они прожить друг без друга.
Мать Джуны Ивлита была недовольна дружбой дочери с Гудуйа. Пока они еще дети, говорила она, но кто знает, во что перерастет их чистая, детская дружба годов эдак через пять-шесть. И поэтому она прилагала немало усилий, чтобы помешать им быть вместе. Ивлита взваливала на плечи четырнадцатилетнего подростка столько работы, что ему даже издохнуть было некогда.
Но Джуна словно тень ходила по пятам за Гудуйа. Рано созревшую девочку неодолимо тянуло к сильному, литому телу подростка, каждое его движение вызывало в ней сладостное томление, а его сверкающие черные глаза сеяли тревогу и ее душе.
Шли годы. Шестнадцатилетняя Джуна налилась и округлилась под стать девятнадцатилетней. Она уже не ходила купаться вместе с Гудуйа. Нельзя сказать, чтобы она не желала этого, но боялась и себя и конечно же Гудуйа. Да если
бы даже и не боялась, все едино мать ни за что не отпустила бы ее. И Гудуйа не пошел бы с ней. И Гудуйа боялся. Боялся Джуниной крутой груди, гибкого, тонкого стана и широких бедер. При одном ее виде сердце Гудуйа бешено колотилось, норовя выскочить из груди.
Джуна прекрасно видела это. И Гудуйа не раз замечал, что девушка, едва завидев его, заливалась румянцем и глаза ее блестели.
Они понимали, что неминуемо наступит день, когда они, не в силах сдержаться, признаются друг другу в своих чувствах. И, поняв это, стали старательно избегать друг друга, усугубляя тем самым неодолимую тягу к близости.
В один из жарких осенних дней князь с женой отправились на поминки, забрав с собой прислугу. Батраки работали кто в поле, кто в винограднике. Дома осталась одна Джуна. Гудуйа собирал «изабеллу» в винограднике.
Джуна лежала на балконе. Пестрое ситцевое платье с глубоким вырезом плотно облегало ее голое тело. Мысли ее были заняты Гудуйа. Она знала, что он собирает «изабеллу», и всячески старалась отогнать от себя мысли о нем. Но Гудуйа упорно стоял перед ее глазами. Не в силах совладать с собой, она быстро вскочила, бегом одолела лестницу и, проскользнув в калитку, оказалась в саду.
Заслышав скрип калитки, Гудуйа затаил дыхание и укрылся за густой листвой.
Джуна, запрокинув голову, бегала по саду, пытаясь разглядеть Гудуйа за ветками, тяжелеющими от гроздьев «изабеллы». Нежный, пьянящий аромат спелого винограда пропитал воздух.
Джуна перебегала от дерева к дереву. Наконец, не обнаружив Гудуйа, она позвала его тихим голосом:
- Гуду!
Гудуйа не откликнулся.
— Гуду! — снова позвала она. Джуна встревожилась, решив, что Гудуйа куда-нибудь ушел.— Гуду?
Гудуйа не шевелился и, стараясь сдержать дыхание, замер. Джуна обежала вокруг дерева, на ветке которого стоял Гудуйа.
Пока Джуна бегала среди деревьев, Гудуйа подвесил корзину на ветку и, боясь свалиться с дерева, вцепился в ствол обеими руками. Сердце его сильно билось. Сквозь густую листву он видел стоявшую внизу Джуну. Он видел ее голые руки, плечи, тугие груди, похожие на спелый гранат. В глазах у него зарябило.
— Гуду!
— А-а-а!— выдавил из себя Гудуйа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125