Сейдали все больше мрачнел. Таяла последняя надежда на то, что арба проедет мимо Караахметли. Он хорошо знал, чем грозил крестьянам приезд Мастана. Да и не было никого в касабе, кто бы не знал этого. Сейдали сжал кулак и в бессильной ярости опустил его на первый попавшийся камень. Потом в слепом гневе пнул камень еще раз ногой. Арба уже миновала последний поворот. Расстояние между ней и Сейдали сокращалось. Но он не ускорял шага. До деревни уже рукой подать...
— К нам! Так и есть! Чем же мы прогневили аллаха? — бормотал Сейдали.
По привычке он намотал на правый указательный палец прядь волос повыше виска и с силой потянул ее. Это чтобы голова лучше соображала. На пальце остались три волосинки. Он поднес руку ко рту и сдул их.
— Да хранит нас аллах!
Он не хотел верить, что Мастан надолго остановится в Караахметли.
— Отдохнет — и дальше. Пить захотел, только и всего,— успокаивал он себя.
Арба въезжала в деревню. Сейдали заторопился: надо поспеть вовремя, чтобы все разузнать и самому удостовериться, что у Мастана на уме.
— Плохо дело, если эта скотина останется здесь,— рассуждал он сам с собой.— Опять люди сна лишатся.
Он закурил, выпустил изо рта густой клубок дыма, стараясь придать себе беззаботный вид, глубоко затянулся еще раз, потом вдруг бросил недокуренную сигарету и стиснул зубы.
— Поганый лихоимец! И какие еще беды принес ты на наши головы?
Арба замедлила ход. Теперь, чуть прибавив шагу, Сейдали мог бы поравняться с ней. Однако он круто свернул к кофейне. Мастан, вылезая из повозки, увидел его, поздоровался.
— Добро пожаловать,— отозвался Сейдали.
— Спасибо.
— Как доехали?
— Да ничего...
Первым в кофейню вошел Мастан, Сейдали — за ним. Посетители посторонились. Мастан сел к огню.
— Сделай-ка чаю,— обратился он к хозяину кофейни Мусе.— Только чтоб был горячий, как заячья кровь!
— Будь спокоен, хозяин,— отвечал Муса.— Слава аллаху, мы свое дело знаем.
— Такого мастера, как ты, поискать.
— Благодарствую,— угодливо осклабился Муса.
Мастан хохотнул. Такая была у него манера: хихикал, когда чувствовал себя не в своей тарелке. Сдвинув замасленную кепку на лоб, он почесал затылок, повертел в руках пепельницу, стоявшую на столе.
— Ну вот, Муса, и у тебя теперь попьем чайку.
— Надолго к нам, хозяин?
— Уезжать не думаю. Завтра домашние подъедут. В кофейне воцарилось молчание. Лица побледнели.
— Вот и хорошо,— подхватил Муса, пытаясь разрядить обстановку.
— Место здесь хорошее. И воздух чистый...
— Не по тебе он,— многозначительно сказал Сей-дали.— Ты же знаешь, что климат наш вредный для твоего здоровья.
— Что он болтает!—Мастан стукнул рукой по столу.— Мы потомственные земледельцы. Нас никакой климат не испугает.
— Это еще неизвестно,— отозвался Сейдали.
— Я— Мастан, слышишь? — Мастан ударил себя в грудь кулаком.— Открой пошире свои уши! Я — Мастан! Мастан!
— Кто же тебя здесь не знает! — примирительно произнес Муса.
Мастан медленно повернулся к нему.
— Есть тут один такой.
— Что ты, что ты, хозяин...
— Да вот...— Мастан ткнул пальцем в сторону Сейдали.
Муса промолчал.
— Я сорок лет живу в этих горах! — Мастан рассвирепел. Его вздумали поучать, давать ему дурацкие советы, «заботиться о здоровье».— Тебя еще на свете не было, а мы уже здесь джигитовали.
— Не сердись, ага,— спокойно ответил Сейдали.— Я это просто так сказал.
Мастан опять застучал кулаком в грудь.
— Ты еще узнаешь, кто такой Мастан! Запомни: пока еще, как говорится, хозяин постоялого двора — я.
— А я только путник, приютившийся на постоялом дворе,— в тон ему ответил Сейдали.
Мастан покраснел от гордости и злобы.
Прошло уже три дня, как приехала зеленая арба. За это время в деревню прибыли жена и дочь Мастана.
Крестьяне ходили подавленные. Все понимали, что означает приезд этой женщины с растерянным взглядом, ее восемнадцатилетней дочери и двух верзил работников. Ничего хорошего не жди.
— Клянусь, найдется среди нас жертва!
— О, аллах!..
Люди только и делали, что шептались и судачили о приезде Мастана и возможных бедах, которые он привез с собой.
Каждый раз, когда появлялся Мастан, из дома в дом неслось: «Конфискация!» Для сорока кесикбель-ских деревень это было равносильно слову «смерть». Конфискация — это наказание, посланное аллахом. Она переворачивала всю жизнь людей, вторгалась даже в их сны. Она разлучала мать с сыном, жену с мужем. Она безгранично владычествовала в Кесикбеле. Она была беспощадна, безжалостна. Она сводила с ума. «Конфискация!» — это слово, как яд, отравляло кровь в жилах.
Все помнили, но никогда не говорили о ней. Стоит заикнуться об этом — крестьяне готовы живьем тебя съесть. Грозный, неумолимый враг эта конфискация. Она косила всех подряд, словно Азраил, ангел смерти, которого рисуют обычно с косой в руках,— косила до тех пор, пока не сгибались все спины, пока во всей Кесикбельской долине не оставалось ни одной улыбки, ни одного веселого лица. Конфискация была увлекательной игрой для тех, кто ее затевал; зато у того, кем играли, кровь стыла в жилах.
Крестьяне все время лихорадочно считали. Днем и даже ночью, проснувшись от кошмарного сна, они продолжали на пальцах подсчитывать, сколько зерен в одном колосе, какой урожай они получат с дёнюма, сколько выручат за него... Хватит ли, чтобы спасти поле от конфискации?
А теперь Мастан, по всему видать, явился в Караахметли надолго. Привезли тюки с вещами, жена его приехала, дочка... Вся деревня притихла в тревожном ожидании.
У Мастана была только дочь, а он всю жизнь мечтал о сыне. Он чувствовал себя обделенным, но никогда никому об этом не говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50