— Святой всемогущ! Построй хоть железную стену — он и ее разрушит.
— Беду накличет на свою голову этот Мастан. Где это видано, чтобы рядом с могилой святого стену ставить! Пусть благодарит аллаха, что сам жив остался!
Мастан от таких разговоров приходил в ярость. Он ненавидел всю эту проклятую деревню. И ни единого друга, не только в Караахметли, а во всем Ке-сикбеле, во всех его сорока деревнях!.. Те, что от его
щедрот кормятся, его собственные батраки и работники, в счет не идут. Это все собачьи души: пока кормишь, они не лают. С кем поделиться, облегчить свое сердце?
Затосковал Мастан. Впервые в жизни ощутил он страшную горечь одиночества. К Мусе пойти или к Хафызу Оголтелому? Нет, это тоже друзья его денег. А дай им волю, они бы его живьем съели. Где найти друга, которому можно довериться, который не бросит в беде? Во всем мире нет такого человека. Всегда и везде улыбались люди не ему, а его кошельку. Совсем загрустил Мастан.
Злоумышленников так и не нашли. Мастан ходил сам не свой, чувствуя себя побежденным. Он мог стоять упорно на своем — построить новую стену. Но эти негодяи и ее снесут, ослы упрямые. Ставь десять стен — все десять снесут. Будут знать, что подохнут в тюрьме,— а все же снесут. Этот народец ему известен. Как бодливая коза: раз подняла свои рога — потом с ней не справишься.
Не хотелось Мастану признавать себя побежденным. Как можно допустить, чтобы все вокруг над ним насмехались, а виновники ходили безнаказанными?! Он поставит сторожа у новой стены. Но сколько можно держать его там? День, два,, ну, пять дней, а дальше?
Он не выходил из дому; в глазах у каждого, начиная от малых детей, которые еще кирку держать не умеют, до старого дядюшки Вели, чудилась ему усмешка. Да и Муса, дружок двуличный, и Хафыз — все они хороши.
Измученный своим одиночеством, Мастан забрел как-то раз в кофейню. Угрюмо бросил, не поднимая головы:
— Здравствуй, Муса!
— О хозяин! Совсем запропал! Мастан мрачно молчал.
— Я тебя обидел? Что случилось, хозяин?
— Ничего,— отрезал Мастан.
— Чай приготовить?
— Давай.
— Не заболел ты, хозяин?
— Нет. Так — настроение плохое. Муса уже ставил перед ним чашку.
— Спасибо.
Муса разочарованно вздохнул и отошел к очагу, Мастан наблюдал за ним краешком глаза, медленно отхлебывая чай. Не посмеивается ли и этот втихомолку? Нет, Муса со спокойным, приветливым лицом занимался своим делом. Мастан и за это был ему благодарен. Решил польстить:
— Давай еще чашку! Хорош у тебя чай. Поневоле выпьешь.
— Достоин того, кто его пьет, хозяин.
— Как ты думаешь, кто разрушил стену? — не выдержал Мастан.
— Кто его знает? Крестьяне говорят, святой. В кофейне только и слышно, что ты рассердил святого.
— Болтовня это! Сами сломали ее, проклятые ослы!
— Если бы кто-нибудь из здешних, проговорились бы.
— Сам-то ты как думаешь?
— Да уж какая-то вошь оставила свой помет.
— А как же! Они у меня пожалеют! Я им устрою!..
— Устроишь, хозяин. И правильно сделаешь.
— Обязательно! Они узнают, что значит играть с Мастаном.
— Построишь новую стену — и пусть злятся!
— И построю. Их, что ли, испугаюсь! Меня соплей не перешибешь.
— Не перешибешь.
— Налей-ка еще чайку.
Муса усердствовал. Снял с верхней полки стакан с позолоченными краями, который подавался только важным гостям, и поставил перед Мастаном. Тот поднял стакан на свет.
— Никогда из такого не пил. Высший класс!
Вошел новый посетитель:
— Чаю! Да покрепче.
Муса поспешно вернулся на свое место.
К обеду кофейня наполнилась людьми. Разговор, как обычно в эти дни, вертелся вокруг разрушенной стены. Все наперебой рассказывали о святом. Тому он встретился на реке в зеленом плаще дервиша, с белой бородой; этот видел, как он молился под тутовым деревом.
— Мастан решил новую стену строить,— забросил удочку Муса.
В кофейне мгновенно воцарилась тишина.
— Когда?
— Скоро.
Муса опять склонился над своими чашками, исподтишка следил: как будет воспринято известие?
— Э-э-э...— протянул один.
— Вот вам и «э-э-э»! «Пусть,— говорит,— тысячу раз ломают — тысячу раз построю!» Что ему...
— Будь у меня деньги, и я бы строил,— протянул глубокомысленно другой.
— Беду он накличет на свою голову,— веско сказал Дештиман.—-Клянусь аллахом, покарает его святой. Вот посмотрите. Помните, что случилось с председателем муниципалитета? Плюньте мне в глаза, если и сейчас не будет так.
— Мне-то что за печаль,— ретировался Муса.— Покарает так покарает.
— Пусть тогда подает на святого жалобу! — выкрикнул Сердер Осман.
Шутку его одобрили дружным хохотом. Муса обозлился. Он ожидал, что его слова произведут совсем другое впечатление. Но никто из крестьян не беспокоился. Пусть себе строит! Святой за себя сумеет постоять. Глядишь — и правда помрет Мастан неправедной смертью.
Через несколько дней на берегу реки опять лежал цемент и копошились строители. Новую стену возвели еще выше и толще прежней. Мастан специально так приказал.
Крестьяне надеялись, что старец Этхем разрушит ее в первую же ночь. Однако прошел день, другой и еще несколько дней — стена стояла целехонька. Приуныли крестьяне. Но вера их в старца Этхема оставалась непоколебимой. Каждое утро они отправлялись проверять, сделал ли святой свое дело.
— Вот увидите, разрушит,— утешали они друг друга.
Сердер Осман ходил, задумчиво посвистывая,— знал, что в первую неделю действовать рискованно. На одиннадцатый день стена была разрушена.
— Пусть сгорит мой хлеб, если вру! — захлебывался Хусейн из семьи Молламатов, первым принесший радостную весть.— Идет он по реке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50