Он слышал, как бешено колотится его сердце. Собеседники его тоже молчали, озадаченные.
— Что же теперь люди делать будут? — вдруг резко сказал Хасан.
— Пойдут в Айдын, Измир,— спокойно ответил Сердер Осман, словно только этого вопроса и ждал.— Что под руку попадется, то и будут делать. А к чему ты спросил?
— Так,— буркнул Хасан,— просто на ум пришло. Подождали бы уходить-то,— сказал он после некоторого молчания.— Может, выход какой найдем.
— Что-то ты знаешь, да недоговариваешь.
— Да нет! — Хасан вскочил с места.— Вся надежда на аллаха. Не оставит он деревню без защитника!
Он бросил: «Прощайте!»—и быстро вышел.
Сердер Осман только глазами"хлопал. Что все это могло значить? «Должно быть, есть у него что-то на уме»,— решил он наконец.
— Пошли, аллах, удачи! — пробормотал он.
— Пошли, аллах, пошли, аллах! — подхватил Рюзгяр.
Дул легкий ветерок. Начиналось утро. Муса разжигал огонь в очаге, когда в кофейню вошел Хасан. Грубая черная рубаха застегнута наглухо. Глаза опущены. Тихо прошел в угол, сел там. Тяжело дыша, медленно достал сигареты, положил на стол и с неожиданной жадностью закурил, словно только сейчас осознал, что именно он держит в руке.
—Ты первая ласточка сегодня, бросил ему Муса.
Хасан не шелохнулся. Муса покрутил головой и вернулся к своим делам.
— Чаю! — вдруг поднял голову Хасан.
— Подождешь. Вода еще не вскипела. Хасан придавил окурок ногой.
— Ладно. Дверь открылась, вошел Дештиман.
— О-о!..— протянул он с порога.— Что за вид? На тебе лица нет.
— Да так что-то... Дома не сидится, сюда пришел.
— Ну, мы с тобой сегодня ранние пташки.
Оба замолчали. Разговор не ладился. Муса поставил перед ними чай.
Они молча, большими глотками осушили стаканы и одновременно, будто сговорившись, поставили их на стол. >
Кофейня наполнялась медленно. Посетители подходили поодиночке. За полчаса пришло человек десять. У всех были мрачные лица. В ровном унылом гуле их голосов нельзя было уловить ни одной веселой ноты. Иногда и этот гул вдруг стихал, и в кофейне воцарялось напряженное молчание, которое нарушало только бульканье кипящей в самоваре воды. Сидящие за столами люди не поднимали друг на друга безжизненных глаз, словно стыдясь чего-то. Глядя на них, трудно было поверить, что они давно знают и любят друг друга.
Дверь открылась, пахнуло утренней свежестью. Вошел Сердер Осман и тяжело протопал к центральному столику.
Кофейня опять начала пустеть. Только голоса двух игроков в нарды иногда раздавались в тишине.
Минут через десять-пятнадцать после прихода Сердера Османа в дверях появился Мастан. Он оглянулся по сторонам и внушительно откашлялся, словно желая этим сказать: «Эй! Смотрите все, это я пришел». Увидев его, Хасан забарабанил пальцами по столу, потом встал и, ни слова не говоря, вышел. Он исчез так внезапно, что никто в кофейне и не заметил его ухода. Только Сердер Осман остался сидеть с раскрытым от изумления ртом. Подумать только! Даже не попрощался!
— Тьфу! — наконец вышел он из оцепенения.— Чудной стал этот Хасан. Поди догадайся, какое коленце он еще выкинет. О, аллах!
Мастан оглядывал кофейню алчным взглядом, точно готов был проглотить ее всю целиком, с людьми. И даже с темными пятнами на месте отвалившейся штукатурки. Не спеша подошел к игрокам в нарды и долго следил за игрой, неодобрительно качая головою, как взрослый, который осуждает детские забавы. Сел за стол, подозвал к себе Мусу, подмигнув,
спросил:
— Какие новости?
— Все хорошо, клянусь. Никакого безобразия, хозяин.
Мастан облегченно вздохнул. Значит, сегодня никто еще не зубоскалил. Появляясь в кофейне, он всякий раз, подмигнув и многозначительно понизив голос, задавал Мусе один и тот же вопрос. Муса почтительно шептал ему: «Никакого безобразия, хозяин», или начинал: «Да говорят тут...» От этого «да говорят тут» Мастан нервничал, потому что слова эти означали: опять его народ проклинает.
Сейчас он был очень доволен.
— А ну, говори,— весело обратился он к Мусе,— чай у тебя сегодня хорош?
— Хорош, хозяин. Густой, как заячья кровь.
— Не врешь?
— Клянусь аллахом!
— Дай-ка чашечку!
Муса отошел к самовару. Кофейня опять погрузилась в мрачное оцепенение, словно где-то рядом лежал покойник. Струйки дыма от сигарет причудливо извивались в тяжелом, как свинец, воздухе.
Мастан сидел спиной к окну и в ожидании чая играл металлической пепельницей. В окне мелькнула фигура Хасана с ружьем за плечами. Сердер Осман, сидевший лицом к свету, прикусил губу и затеребил мочку уха. Что все это значит? Что еще надумал
Хасан?Дверь медленно отворилась. Хасан вошел. Все в кофейне застыли, глядя на него. Почуяв что-то неладное, Мастан оторвал взгляд от пепельницы и поднял
голову. Хасан стоял прямо перед ним и медленно наводил на него дуло ружья.
— Что это ты, дорогой? — вскочил Мастан. Хасан ногой подвинул к себе стоявший сзади него
стул и сел.
— Ну, теперь поговорим.
Мастан не шелохнулся. Он уже смекнул, что дело принимает серьезный оборот, и опыт старого волка, которому не раз удавалось обманывать охотника, подсказал ему, что главное сейчас — хладнокровие и спокойствие.
— Поговорим, друг мой,— ответил он.— Люди понимают друг друга, разговаривая.
— Скажи,— начал Хасан,— разве наша деревня по наследству тебе досталась?
Мастан молчал.
— Скажи,— продолжал Хасан,— у тебя еще осталась хоть капля совести?
Мастан продолжал невозмутимо молчать, будто и не было перед ним опасного ружейного дула.
— Аллах нам всего понемногу дал, послал нам испытания, чтобы мы не зарились на чужое добро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50