...Остроглазый черноволосый подросток несет на переброшенном через плечо ремне лоток с лимонами. Он пробирается меж толстых стен из вязок луковиц и венков чеснока. Провансалец привычен к их запаху, но здесь этот дух и для него чересчур плотен.
Продавец лимонов спешит туда, где из решетчатых ящиков и корзин выглядывают округлые бока яблок и груш, а на холстинах высятся груды миндаля, орехов, изюма, слои сушеных и свежих винных ягод. В горячем и сладком, словно даже липком воздухе кружат рои плодовых мух, тучи опьяневших от обильного корма ос и пчел, носятся легкие стрекозы.
Конечно, плодовый квартал соблазнителен, но самое заманчивое дальше: вороха книг и стопы красочных литографий.
К прилавку фирмы братьев Декер из Монбельярда близко не подойдешь, только издали виден пухлый том с нарисованной на обложке каменной башней: в настежь открытое окно глядит красавица, а перед ней распро-
стерла крылья огромная, как гусь, грязно-синяя птица с короной из перышек на голове. Название — «Синяя птица» — напоминает сказку о волшебнице, выполняющей любые желания.
А у него есть желания? Добыла бы синяя птица кучу книг. Но куда их девать? Пусть по одной: прочитаешь — она новую несет...
Лоточник проходит мимо палатки, в которой продают игральные карты; среди них и старинные, первых лет революции, когда валета заменил садовник, даму — жница, короля — лесоруб.
Его привлекают стены балаганов, сплошь обклеенные иллюстрациями из «Юности Поля и Виргинии». Сколько слез пролил он над этой книгой! Рядом лубок о ремеслах. Лист разбит на клетки, и в каждой фигурка: сеятель, аптекарь, художник, шляпных дел мастер, фокусник, точильщик, портной, колбасник, рыбак...
«Кем же я стану?» — думает продавец лимонов. Ни шляпник, ни колбасник, ни даже фокусник его не прельщают.
Дальше на литографиях скачут во весь опор драгуны с саблями наголо, идут гренадеры, подносят к пушкам запал канониры. Продавец скользит взглядом по картинке с молодым лодочником, отвозящим красавицу на остров Любви, и огорчается, рассматривая «Ступени бытия человеческого»: младенец, подросток, юноша, молодой человек...
— Эх, я и до второй не добрался!
Нет, если что разглядывать, так это «Все — дыбом», «Все навыворот». Чего только тут не увидишь!
В плуг впряжены два крестьянина, за ними с кнутом в руках идет круторогий вол.
Лошадь расчесывает щеткой конюха, привязанного к кормушке с сеном.
Дочь поит из соски мать, лежащую в люльке.
Сын учит отца азбуке.
От ветряной мельницы, она висит острой крышей вниз, еле бредет, согнувшись под туго набитыми мешками, человек, а его погоняет осел...
(Заметим в скобках, то был весьма популярный сюжет лубочных картин. В годы, когда братья Декер из Монбельярда сбывали на Бокерской ярмарке листы из серии «Все — дыбом», в другой стране офени расклады-
вали на деревенских площадях перед церковью очень похожие картинки, вроде «Бык разделывает мясника».)
— Ну и выдумщики! — смеется парнишка и с удивлением слышит разговор стариков горцев.
— Пожалуй, похоже,— хмуро ворчит один.
— У нас и не такое случается,— зло добавляет второй.
Продавец послушал бы их еще, но тут покупатель отрывает его, начинает перебирать лимоны. Наконец он уходит, и парень, сунув выручку в карман, снова смотрит во все глаза.
«Плот «Медузы» — литография знаменитой картины Теодора Жерико— и рядом лубок, подробности трагедии, происшедшей еще до рождения продавца, в 1817 году. «Медуза» идет вдоль берегов Сенегала, на которых еысятся стройные пйльмы; фрегат сел на мель, и пассажиры спасаются, карабкаясь на плот; на плоту под палящим солнцем гибнут от жажды и голода спасшиеся; после 12 дней плавания, когда из 149 человек в живых осталось всего пятнадцать, несчастные видят вдали паруса брига «Аргус»; наконец матросы с «Аргуса» подбирают полумертвых пленников океана.
Не этому посвящены строки знаменитого стихотворения «Тем, кого попирают ногами», но не случайно упоминает в них великий Гюго именно плот «Медузы»:-
Под небом облачным, зловещим, цвета крови,
Где реют призраки, где буря наготове,
Где кормчий — смерть, где ад взамену зорь,— плывет
Неведомо куда «Медузы» новой плот...
Какой раз приходит сюда продавец, а все смотреть страшно!
Зато локомотив — зто невиданное чудище — радует глаз. На картинке небо более синее, чем безоблачная лазурь Прованса; чистым серебром и золотом сверкают обручи, которыми окована огромная бочка на колесах; спереди бьет пухлая струя белого, как вата, пара. С зеленых откосов на новинку глазеют господа в громадных цилиндрах и дамы с крохотными зонтиками...
Стендаль описал ярмарку как торжище, праздник и приключение. Он не сказал только, что она была для простого люда еще и открытой выставкой, общедоступной школой с несчетными наглядными пособиями. На
каждом шагу прибывшего поджидали, отовсюду на него смотрели вещественные доказательства перемен, исподволь обновляющих жизнь страны. Они звенели в металлических изделиях, блестели в лаке галантереи, шелестели в мануфактуре новых расцветок, в листах литографий— жили во всем, что производилось посленапо-леоновской Францией как товар.
Не удивительно, что здесь, вдали от хозяйского глаза, юный лоточник был не столь увлечен продажей лимонов, сколько смотрел по сторонам, впитывая картины живописной географии и натурального краевбде-дения. Это впечатление — на всю жизнь! Но, забыв о лимонах и покупателях, он разглядывал не одни лишь лубки, а и ос в фруктовом ряду; не один лишь разрисованный локомотив, а и заблудившуюся бабочку, которая опустилась на прогретый солнцем холст и'отдыхала, раскрывая и смыкая украшенные орнаментом крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95