Насекомое как бы возвращается назад, к своей прошлогодней форме. Третья фаза отличается от второй только менее толстым брюшком: кишечник у личинки совсем пустой.
Третья личинка, отделенная от второй состоянием псевдохризалиды, прожив, как и вторая, около месяца, становится настоящей куколкой — ровно через год после превращения второй личинки. Куколка — жук в пеленках. Тело его уже оформлено, но он еще не окреп и не окрашен. Покровы и ноги в дальнейшем довольно
быстро чернеют, надкрылья становятся наполовину желтыми, наполовину черными. В этом состоянии он недели две крепко спит в коконе. Таких-то и увидел Фабр, впервые разбирая ячейки, выкопанные на Пустой дороге. Три года прошло, прежде чем он узнал, что в середине августа жук, разорвав кокон, просверлит крышечку пчелиной ячейки и по коридору без помехи выберется наружу. Таков конец одиссеи ситариса.
Дочитав эту головоломную историю до конца, Фабр вернулся к триунгулинам, которые, подобно огоньку, маяка, указали ему выход из тьмы ситарисовых загадок. Он прослеживает их жизнь во всех ипостасях, дополняет наблюдения Ньюпорта и после этого сопоставляет естественную историю двух видов.
Только теперь он считает себя вооруженным для окончательных выводов и обобщений, а также для различения родов семейства нарывников — мелоид, к которым относятся ситарисы и майки, от прочих жуков.
«Мы знаем, что личинка каждого жука,— пишет Фабр,— прежде чем достигнуть состояния куколки, несколько раз линяет. Обычно эти линьки нисколько не изменяют строения личинки: она только растет. Правда, у таких личинок образ жизни все время один и тот же.
Предположим, что образ жизни личинки в разные ее возрасты различен. Тогда линька не только может, но должна сопровождаться теми или иными изменениями в строении личинки. Первая личинка майки живет на теле антофоры. Ее опасные странствования требуют быстроты движений, цепкости, и она обладает этими качествами. В ячейке пчелы нужно раньше всего уничтожить пчелиное яичко. Острые, изогнутые челюсти первой личинки прекрасно справятся с такой работой. Но вот пища становится иной: личинка начинает есть мед. Изменяется и среда, в которой она теперь живет: личинка плавает на поверхности липкой жидкости. Острые челюсти принимают форму ложек для черпания меда. Бесполезные теперь ноги исчезают так же, как и ненужные в темноте глаза. Другой становится и форма тела: юркая вошка превращается в толстенького малоподвижного червячка...»
Статьи Фабра о гиперметаморфозе, или сверхпревращении,— так он назвал прослеженный им способ развития у жуков-нарывников — были напечатаны в № 7 за
1857 год и в № 9 за 1859 год уже знакомого нам журнала «Анналь де сианс натюрель». Французская академия отметила эти работы еще ,одной премией — Женье, которой удостаивались наиболее выдающиеся исследования, а Дарвин, как мы видели, использовал в «Происхождении видов» пример ситариса, приняв фабровскую трактовку начальных стадий развития этого жука.
Позже Фабр опишет первое звено гиперметаморфоза и в другом семействе насекомых, найдет, что личин-ковый диморфизм у мух-жужжал объясняется в принципе так же, как и различия в начальных стадиях развития жуков-нарывников.
Сложнее оказался вопрос о более поздних стадиях, о «необходимости последующих превращений» второй личинки ситариса, которая сначала становится ложной куколкой, затем на короткое время опять личинкой и лишь после этого настоящей куколкой. «Для чего это нужно, нам не известно»,— заключает рассказ Фабр.
Последнее признание надо выделить. В нем отчетливо звучит беспощадная к самому себе прямота и требовательность Фабра — исследователя и человека. Когда он чего-нибудь не знает или для чего-нибудь не находит исчерпывающего объяснения, загадка не затушевывается, не опускается между строк. Пусть это и грозит престижу, Фабр открыто говорит: «не знаю», «мне не •известно» - и повторяет это до тех пор, пока сможет разобраться в явлении и получить право сказать: знаю.
Через пятьдесят лет автор классического свода «Насекомые» английский энтомолог Давид Шарп в главе о гиперметаморфозе (фабровский термин укоренился в науке) изложит суть работ Фабра, приведет его рисунки и повторит его заключение: «Для чего это нужно, нам не известно...» И еще полвека спустя, то есть уже через сто лет после Фабра, советский энтомолог Б. Н. Шванви-ч, рассказывая о не связанном с паразитизмом гиперметаморфозе у жуков-сверлил, отметит, что назначение последних фаз развития у этих насекомых не установлено, подобно тому, как оно не установлено до сих пор у нарывников — мелоид и ситарисов.
Как видим, открытиями на Пустой дороге поставлены вопросы, все еще ожидающие решения.
Так, во всяком случае, получилось с гиперметаморфозом.
Маршруты восхождения
Между тем уже все семейство Фабров стало бродя-гами-мауфатанами, кочует с квартиры на квартиру. Не то чтоб Фабры были переборчивы или капризничали. Просто на деньги, которые удавалось выкроить для оплаты жилья, ничего путного не найти. Домовладельцы многосемейных, по возможности, избегают, а Фабр ищет не только жилье, ему нужен хотя бы небольшой земельный участок, не для огорода, нет, для своих зеленых воспитанников, собранных отовсюду, в том числе и для привезенных с Корсики.
Так получилось, что из исторического здания в центре—на улице Делямас— переехали на окраину, на улицу Тейнтюрье, Красильщиков. Через сто без малого лет Эльза Триоле напишет в романе «Авиньонские любовники»: «Нигде не могло быть такой тишины, какая царила... на полумертвой улице Красильщиков».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95