Дом, приютивший Фабров, стоял возле остатков крепостных стен. Дом... Грязный, облупленный, двухэтажный барак. Зато кряжистые старые деревья перед окнами, ничего не скажешь, великолепны. А главное, чуть в стороне в палисаднике нашлось место для невиданных в здешних краях форм папоротника, лютиков, цикламенов.
Слух о растительных диковинах у новых, жильцов на окраине распространился среди любителей, и вскоре к Фабрам зачастили и местные' знатоки, и приезжие, даже из Парижа.
Чаще других наведывался Теодор Делякур—правая рука знаменитого Вильморена, чья династическая фирма уже тогда была известна своими семеноводческими и селекционными чудесами. «Как мне дождаться вас, дорогой друг!—звал Фабр Делякура.—Расцелую вас в обе щеки, и мы совершим очередную великолепную экскурсию».
Сюда наведывался еще один выдающийся знаток французской флоры — главный ботаник Парижского музея естественных наук доктор Бернар Верло; страстный коллекционер из Карпантра — Анри де Вилларио; врач Бордон; доктор Вейсьер — преподаватель зоологии из Марселя — все «молодые люди с горячим сердцем, блестящим воображением, полные жизненных сил»
общительные и жадные к знаниям»,— писал о них Фабр.
Конечно, Жана-Анри растения по-прежнему интересуют; правда, теперь не сами по себе, а как стол и дом для насекомых.
—Ботаника замечательна,— признается он,— но меня занимают создания, которые кишат, копошатся, бегают..
Особенным праздником были походы на Ванту.Южные склоны почти двухкилометровой горы, спускающиеся к Роне и Дюранс, сравнительно пологи, зато с севера лестницей гигантов застыли обрывистые террасы, а к западу от городка Малоуен — и вовсе неприступная стена. Лишь кое-где среди беспорядочного нагромождения осыпей, осколков, голых скал затерялись неясные тропинки. Шуршит под каблуками известняк, да скрежещут галькой по каменистому ложу быстрые потоки.
Внизу, вокруг подножья Ванту, нежатся в щедром солнце Средиземноморья зябкие оливы, а у вершины встречаются лишь немногие представители северной флоры. В течение дня, пока идет подъем, можно проследить смену растительных формаций, которую на равнине удается увидеть лишь в долгом путешествии с юга на север.
Ботаники из других стран охотно вели обмен с исследователями флоры Ванту, прославленной еще Эсп-ри Рекияном, чьи богатейшие гербарии продолжает обрабатывать, приводить в порядок Фабр. Он делает это с особым чувством, словно рад возможности возвращать долг памяти щедрому учителю.
Весной из окрестных селений на поляны Ванту, заросшие розмарином, горчицей, мелиссой, лавандой, вывозят соломенные ульи. Их устанавливают у подножья скал летками на юг, и пчелы собирают корм с медоносов, цветущих в разное время на нижних и более высоких террасах. Тут производится знаменитый нарбонн-ский мед. Его отбирают из сотов перед холодами; ульи же в конце лета на ослах или на мулах, а то и на собственной спине спускают в долину.
На виду у этой горы прошла вся жизнь Фабра. Если не считать четырех лет в Аяччо, то где бы он ни был, на горизонте, разве только чуть правее или чуть левее,
высилась ее серебряная зимой и бурая летом голова. Хотя одинокая вершина не слишком приспособлена для прогулок, Фабр поднимался на нее 23 раза!
Он знает, когда цветет здесь пунцовый гранат и когда он, созрев, забрасывает сизый сланец взорвавшимися кровоточащими плодами. Знает, где голубеют незабудки, где растут испанские лилии, где можно встретить кизильник, из ягод которого приготовляется ароматная наливка, а где карликовую марену с красноватыми листьями, которая, согласно преданию, завезена была в край персом Альтеном; та самая, работе с которой Фабру предстоит впоследствии отдать столько сил и времени.
Выше, за узкой полосой приземистых, чуть не стелющихся буков, он находит гренландские маки, серебристый мох и камнеломки. Меж их стеблями прячется пеший кузнечик, не умеющий прыгать, и гусеница, из которой выйдет белокрылая с красными пятнами-глазками в черном ободке бабочка парнассиус апалло.
В научном названии бабочки сплетены два мотива, связанных с древними сказаниями.Парнассиус — знаменитая двувершинная гора в Фокиде, у ее южной подошвы находился посвященный Аполлону и музам Кастальский источник. А сам Аполлон— сын Юпитера и Латоны — бог света, поэзии, врачевания. Еще есть другая парнассиус, чуть поменьше: белокрылка с немногими черными и серыми пятнами. Это мнемозина, а Мнемозина — дочь Зевса — богиня памяти, мать муз... У греков слово это обозначает и памятку, подарок. Любопытно, однако, чем руководством! вался Латрейль, давая бабочкам такие имена?
Давнее увлечение классиками отбрасывает поэтичен ский свет на насекомых, снова и снова связывает для Фабра изучение их с бессмертными памятниками анточности.
Но вообще с названиями надо обращаться осторожно. Лишь немногие из них несут в себе пояснительные указания, дают хотя бы кончик Ариадниной нити. Скажем, совка по имени баратра брассика: капустная напасть! Все ясно. Или другая совка, у которой глаза закрыты длинными ресницами, а над головой от груди нависает подобие капюшона. Она и названа кукулиа, что значит «капюшонница». Гораздо чаще названия смонти-
рованы из греческих и латинских корней, наподобие шарад. Только не стоит тратить время на их разгадку. Взять, к примеру, такое: ксилодрепа квадрипунктата. Если принять расшифрованную шараду, это должен быть четырехточечный хлопковый серп, а оно верно только насчет четырех точек, в целом же никакой это не вредитель хлопковых полей, подрезающий растения, а жук-мертвоед, родич падальников, могильщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95