«...Насекомое строит, ткет ткани и коконы, охотится, парализует и жалит точно так же, как переваривает пищу, выделяет яд, шелк для кокона, воск для сотов,— не отдавая себе отчета в цели и средствах. Оно не сознает своих чудных талантов, точно так же как желудок ничего не знает о своей работе ученого-химика».
К такой трактовке инстинкта подходил молодой авиньонский натуралист, изучая сфекса и церцерис в окрестностях Карпантра. Этот вывод подтверждал зрелый ученый, когда вел опыты с халикодомами и галик-тами в Оранже. Ту же точку зрения развивал исследователь из Сериньяна, уже три четверти века отдавший биологии. Взвешивая по степени -важности значение «маленьких открытий, которыми энтомология ему обязана», он размышляет:
«Философ, занятый природой инстинкта, отдаст пальму первенства операциям парализаторов... И я разделяю такой взгляд... Я без колебаний готов отбросить весь энтомологический багаж ради этой находки, кроме всего, первой по времени и самой дорогой по воспоминаниям. Ни в чем не проявляется столь отчетливо, так ярко и выразительно врожденный характер инстинктивного знания, ни в чем трансформистская теория не сталкивается с таким количеством запутанных трудностей...»
Дальше мы увидим, что Чарлз Дарвин, автор теории, которую Фабр именует трансформистской, в общем согласился со своим оппонентом по обоим пунктам: и в оценке содержательности явления парализации, и по поводу трудности анализа инстинкта с позиций теории, развиваемой в «Происхождении видов».
Но об этом позже, а сейчас вспомним, что писал академик И. П. Павлов в предисловии к вышедшей в русском переводе книге Цур-Штрассена «Поведение человека и животных». Основоположник учения о высшей
нервной деятельности одобряет попытку автора исследовать «жизнь в ее крайнем пределе» — так характеризует И. П. Павлов поведение — и указывает: такая попытка, проведенная с подлинно научных позиций, нисколько не упрощает и не принижает предмет в глазах трезвых и цельных натур. «Истинно активный ум в строгом естественнонаучном понимании всей целостной, без малейшего остатка, жизни видит только признаки действия основного условия всего существующего - закона причинности. Тема жизни все же остается для него и теперь необозримо сложной и величественной, но вместе с тем постоянно воспламеняющей его энергию на неизбежное, неукоснительно подвигающееся вперед углубление в ее механизмы, чтобы сделать нашу жизнь все более и более сознательно самоуправляющейся, иначе сказать, научно рассчитанной, и, стало быть, все более целесообразной и счастливой».
Если вдуматься, разделенные почти полувеком истории, тысячами километров расстояния, несходством исследуемых объектов, Фабр и Павлов работали, по сути, в смежных штреках одного забоя!
Именно глубоко запрятанные механизмы вскрывал И. П. Павлов, изучая ответы своих собак на самые необычные сигналы. Сами по себе подобные сигналы в нормальных условиях не требуют реакции, какую производят. Ее вызывает только искусственно воспитанная связь с существенными для животного воздействиями, в опытах чаще всего с кормом. И в ответ на стук метронома, которого обычная собака, по сути, и не заметит, у подопытной каплями начнет сбегать в пробирку слюна, как если б собака почуяла или увидела корм. Здесь в условном рефлексе, по Павлову, вскрыты та его шаблонность, тот его автоматизм, которые рассмотрел Фабр в инстинкте.
Разве в опыте с пелопеем оса не покрывала крышей контуры бывшего гнезда? Пелопей, по сути, производил работу такую же бесполезную, бессмысленную, какая совершается слюнными железами лри стуке метронома.
Рассматривая жизнь насекомых как деятельность в окружающей среде, во взаимосвязях со всем живым и неживым, Фабр видит необозримую сложность и величественность предметами это постоянно воспламеняет
его энергию, помогает углубляться во внутренние, сокровенные механизмы поведения,
Вспомним еще маленькую заметку по поводу книги профессора Б. Н. Шванвича «Цветы и растения». Книга представляет обзор трудов о поведении насекомых на цветах. И. П. Павлов писал в связи с рассматриваемыми в книге опытами о «стереотипной, врожденной, так называемой инстинктивной деятельности» и о «деятельности, имеющей в основе своей индивидуальный опыт». Он подчеркивал, что и у насекомых два вида поведения: высшее и низшее, индивидуальное и видовое. Павлов находил весьма полезным расширять круг объектов, вовлекать в исследование «новые районы животного мира», в частности насекомых, добавляя, что в этом «существенный ресурс» для решения всей проблемы. Вместе с тем главное, по его мнению, в анализе именно первого,то есть высшего, индивидуального поведения. Фабр — мы уже отчасти выявили обстоятельства, которые привели его к такому выводу,— рассматривал как неотложную задачу изучение именно видового, низшего, по И. П. Павлову, поведения.
Таким образом, Фабр и Павлов шли к одной цели, изучали две стороны процесса.
И нельзя сказать, что Фабр не представлял себе значения и места своих работ.
Размышляя по поводу опытов над пелопеями, он писал:
«Стоит ли, действительно, тратить время, которого у нас так мало, на собирание фактов, имеющих небольшое значение и очень спорную полезность? Не детская ли это забава, желание как можно подробнее изучить повадки насекомого? Есть слишком много куда более серьезных занятий, и они так настойчиво требуют наших сил, что не остается досуга для подобных забав. Так заставляет нас говорить суровый опыт зрелых лет. Такой вывод сделал бы и я, заканчивая мои исследования, если бы не видел, что эти вопросы проливают свет на.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95