Над улицей алели огромные плакаты. Из репродуктора раздавался громкий мужской голос:
— «Вчера, четвертого мая, в шесть часов утра в штабе маршала Монтгомери подписан акт о капитуляции, согласно которому...»
Подгурский сбавил скорость, но, чтобы пробиться сквозь толпу, приходилось все время сигналить. В вышине отчетливо звучали слова диктора:
— «...немецкие воинские соединения в северно-западной Германии, Голландии, Дании... включая военные корабли, находящиеся в этом районе, прекращают огонь и безоговорочно капитулируют. Военные действия будут прекращены в субботу в восемь часов утра».
Толпа у репродуктора молчала. На тротуарах тоже застыли группы людей. Диктор повысил голос:
— «Настоящий акт является первым шагом к полной и окончательной капитуляции Германии».
Подгурский взглянул на своего спутника.
— Едем!— сказал Щука.
Когда они проезжали мимо здания комитета партии, на котором развевалось красное знамя, часовой у входа, заметив Подгурского, стал делать ему знаки, прося остановиться.
— Едем! Едем!— повторил Щука.— Некогда. Подгурский жестом дал понять часовому, что очень
спешит. Через минуту они уже выехали из толчеи на поперечную улицу.
— Обратили внимание, с какими лицами люди слушали сообщение?
Щука кивнул.
— Без всякой радости, заметили?
— Слишком долго ждали.
— Вы думаете, только поэтому?
— Конечно, не только,— бросил Щука, не отводя глаз от дороги.
Он посмотрел на часы.
— Минут через десять будем на месте?
— Должны быть. Уже недалеко.
Они ехали снова по пустынным, разрушенным улицам.
— Ну, так что же этот Косецкий?— вернулся Щука к прерванному разговору.— Вы знали его до войны?
— Да. Я два года работал с ним в суде. До самой войны. На редкость честный и порядочный человек. Только что вернулся из лагеря.
— Из Освенцима?
— Нет, из Грос-Розена. Щука заинтересовался.
— Он был в Грос-Розене?
— Провел там четыре года.
Подгурский вспомнил, что Щука, побывавший за последние несколько лет в разных концентрационных лагерях, сидел и в Грос-Розене.
— Ах да, вы ведь тоже там были?
— Был. Но не до самого конца. Мне удалось бежать во время первой эвакуации. Еще в феврале.
— Вы, наверно, встречали там Косецкого? Щука задумался.
— Кажется, нет. А каков он из себя?
— Довольно высокий, широкоплечий, волосы темно-русые...
Щука перебрал в памяти знакомые лица.
— Что-то не помню. Судья из Островца?
— Постойте,— перебил его Подгурский.— Понятно, что эта фамилия вам ничего не говорит. Ведь его забрали под другим именем.
— А, вот оно что!
— Но под каким? Я все время помнил.— Он напряг память, но в конце концов, покачав головой, сказал:— Совсем вылетело из головы...
— Его арестовали в Островце?
— Нет, в Варшаве. Он бежал отсюда еще в конце сорокового года. После первого крупного провала.
— Вы вместе работали?
— Первое время. Связь со своими мне удалось установить немного позже.
— Осторожней!— буркнул Щука.
Подгурский засмеялся.
— Не беспокойтесь! Я эту дорогу знаю как свои пять пальцев.
В этой части города мост через реку был взорван, и приходилось делать крюк — ехать по ухабистому проселку, втиснутому в узкую горловину оврага. Худшую дорогу трудно было себе представить. Даже видавший виды джип с трудом одолевал глубокие рытвины.
В одном месте овраг сужался и ветви ольшаника, росшего по склонам, лезли в машину. Подгурский схватил ветку, протянувшуюся над дорогой дальше других, и, сорвав несколько клейких листочков, показал Щуке.
— Смотрите, совсем уже весна!
Дорога делала крутой поворот, а за поворотом сразу вырывалась на широкий, покрытый сочной травой луг, отлого спускавшийся к временному деревянному мосту через реку. Возле моста чернела толпа.
Щука наклонился к стеклу.
— Что там такое?
Подгурский заметил людей еще раньше, как только выехал из-за поворота. Их было довольно много, человек двадцать. Он сразу различил среди них несколько милиционеров. В стороне, посреди луга, стояла, накренившись набок, машина — тоже американский джип.
Между тем внизу их тоже заметили, и два милиционера, отделившись от толпы, выбежали на дорогу, знаками приказывая остановиться. Милиционер с заднего сиденья наклонился к Подгурскому.
— Это наши ребята из Островца. — Вижу.
Теперь и остальные, в которых Подгурский узнал рабочих из Бялой, хлынули к дороге. Едва машина остановилась, ее окружили. Подгурский еще не успел вылезти, как к нему протиснулся рабочий, товарищ по партизанскому отряду.
— Знаешь уже?
Подгурский окинул взглядом кольцо людей. Лица у всех были сосредоточенные, хмурые.
— Нет,— медленно произнес он.— А что случилось?
— Двух наших ребят убили,— ответил седой рабочий из заднего ряда.— Вот что.
Подгурский побледнел.
— Кого?
— Смолярского и Гавлика.
Щука с трудом протиснул свое грузное тело в дверцу машины и встал рядом с Подгурским. Он прихрамывал и поэтому ходил с палкой. Подгурский взглянул на него.
— Слышали? Тот кивнул.
— В тяжелую минуту приехали вы к нам, товарищ секретарь,— сказал кто-то рядом.
— Когда это произошло?— спросил Щука. Один из милиционеров подошел ближе.
— С час назад. Рабочие на постройке моста услышали выстрелы. Прибежали, но уже поздно.
— Преступники схвачены?
— Пока нет. Щука махнул рукой.
— Ну, теперь их не скоро поймаешь. Где это было, здесь?
— В овраге. Они, наверно, притаились там, дали несколько очередей, а машина сама скатилась вниз и перевернулась...
— Из госбезопасности есть кто-нибудь?
— Вот-вот должны приехать. Мы уже дали знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87