Он трус.
— Тем более.
— Нет. Человек такого сорта не способен удрать. Подгурского это не убедило.
— Вы думаете, он явится сюда?
— Наверняка явится.
— А не лучше было бы...
— Нет, предоставьте это мне. Уверяю вас, подобные люди могут стать преступниками, но авантюристами — никогда. Слишком высоко они ценят завоеванное в жизни благополучие. Я даже допускаю, что наш общий знакомый при благоприятных обстоятельствах мог бы забыть, что совершал преступления. Но начать жизнь в новых условиях, в новой среде — нет, это не для него. Не та порода.
Подгурский сжал кулаки.
— Какая мерзость!
Щука насмешливо посмотрел на него.
— Не делайте из мухи слона, товарищ Подгурский. Это называется: банкротство мелкого буржуа.
Они пили водку большими стопками. Кристина заставила весь стол закусками. Чего тут только не было: и селедка в масле, и холодное мясо, и яйца под майонезом, какой-то пестрый весенний салат, ранняя редиска и на выбор два соуса к мясу — татарский и чемберлен.
— Вот это я понимаю,— сказал Хелмицкий.
Оба проголодались и с жадностью набросились на еду. Кроме закусок, они заказали горячее: Косецкий — натуральный бифштекс, а Хелмицкий — шницель по-венски, но тут же передумал и выбрал в меню антрекот из индейки.
— Анджей, а как насчет вина к мясу?
Анджею было все равно. Он жевал грудинку, спеша утолить голод.
— Как хочешь.
Хелмицкий заказал бутылку настоящего бордо. Когда Кристина отошла от стола, он проводил ее взглядом,
— Глянь-ка,— подтолкнул он Анджея,— какие ножки! Первый сорт! Выпьем?
Водка была холодная, прямо со льда. Графин запотел и покрылся мелкими серебристыми капельками. Хелмицкий опять наполнил стопки.
— Анджей!
Тот машинально опрокинул стопку и продолжал молча есть.
— Помнишь, как мы о свиных отбивных мечтали? Анджей улыбнулся.
— Ага!
— А жареного гуся у Вильги помнишь?
— У Вильги? Постой, когда это было?
— Неужели не помнишь? Когда мы вернулись с учений.
— Весной сорок четвертого? Помню. Ты еще тогда здорово нализался.
— А ты? Все мы тогда на четвереньках ползали. Анджей оживился.
— Постой, кажется, в ту ночь, выйдя от Вильги, мы отправились к Ганочке?
— Здорово было, а? Помнишь, мы как ни в чем не бывало протопали по Жолибожу. Это ты придумал.
— Я?
— А то кто же? Ты и Вильга. По дороге, на площади Вильсона, вы с ней устроили представление. И ржали, как лошади. Знаешь, нам тогда чертовски повезло, ведь нас за милую душу мог любой патруль сцапать. А помнишь, как на нас Ганочка накинулась, когда мы заявились на Дзенникарскую?
Анджей задумался.
— Бедная Ганочка.
— Девчонка была что надо.
— Где она погибла, на Мокотове?
— Нет, где-то в центре, кажется, на Кручей. Вильги тоже нет в живых. Сколько нас тогда было?
— У Вильги? Постой, нас двое, Сташек Кособуд-ский...
— Кшистоф.
— Точно. Пять человек.
— А уцелели только мы с тобой.
— Точно. Анджей налил водки.
— Давай по этому случаю выпьем за наше здоровье. Знаешь что, Анджей?
— Ну?
— А все-таки, как ни туго нам тогда приходилось, хорошее было время.
— Ты думаешь?
— А нет? Жизнь-то была на все сто! А ребята какие! Скажи сам, встречал ты когда-нибудь потом столько мировых парней и девчат? А какая беззаветная преданность делу!
— Ну и что? Почти все погибли.
— Это совсем другое. А время было хорошее. Выпьем?
Анджей отодвинул стопку.
— Постой. Прежде всего мы сами были другие.
— Просто моложе были.
— Нет, не только. Мы знали, чего хотим.
— Допустим.
— И знали, чего от нас хотят.
— Тоже Америку открыл! Ясно, чего они хотели. Чтобы мы на смерть шли. И теперь хотят того же. Ну и порядок. Нам небось это не впервой.
Анджей сдвинул брови.
— Не хорохорься.
— Это я-то хорохорюсь?
— Конечно. Умереть — нехитрое дело.
— Смотря как.
— Все равно. Это мы всегда сумеем.
— А разве этого мало?
— Бесперспективно.
— В особенности для того, кто умрет,— пошутил Мацек.— Да ты, я вижу, остряк. Давай-ка лучше прикончим эту бутылку.
В дверях бара появилась большая компания. Это были те самые люди, с которыми четверть часа назад столкнулся в холле Древновский. Отправиться в другое заведение им помешал дождь, и они остались в «Монополе». Их было пятеро: трое мужчин и две женщины. Одна из них — молоденькая блондинка с выщипанными бровями и загнутыми, как у американской кинозвезды, ресницами, в беличьем манто, накинутом на обнаженные плечи, громко захлопала в ладоши:
— Ну, что я говорила? Никого нет, пусто. И очень уютно. Идемте! Мы тут отлично проведем время.
Они мигом обступили стойку и стали усаживаться на высокие табуреты. Адвокат Краевский пристроился рядом с блондинкой. Согнув толстую красную шею, он зашептал ей что-то на ухо. Она рассеянно слушала и следила глазами за молодым, интересным брюнетом, стоявшим у противоположного конца стойки.
— Доктор, садитесь сюда!— позвала она. Хелмицкий брезгливо поморщился. Выпитая водка
давала себя знать. Он был на взводе, глаза, оттененные девичьими ресницами, сузились и блестели.
— Кой черт принес сюда этих кретинов!
Но те, к кому относились эти слова, слишком шумели и были поглощены собой, чтобы расслышать.
Хелмицкий поискал глазами Кристину. Она разливала коньяк, но, почувствовав на себе его взгляд* посмотрела в его сторону. Он слегка кивнул, давая понять, чтобы она подошла к их столику. Но она только улыбнулась и продолжала разливать. Толстый адвокат что-то говорил ей.
Мацек потянулся за рюмкой.
— Анджей!
Анджей давно перестал есть. Он сидел, подперев голову рукой, светлые волосы упали ему на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87