Та любовь была вульгарной, торопливой, требовательной и кончалась вместе с физическим удовлетворением. А здесь не было конца. Он и не думал о кем. Это не нужно было. Он ничего не желал, кроме того, что было сейчас. Вчерашний день, завтрашний перестали существовать для него. Рядом с его грудью мерно билось сердце Кристины. И он всем своим существом вслушивался в это невидимое биение. В конце концов он потерял представление, чье сердце бьется: его или ее. Непривычное волнение вдруг захлестнуло его, сердце переполнила огромная нежность, от которой перехватило дыхание. Он подумал, что надо это выразить словами, сказать ей, что он сейчас чувствует. Но слова куда-то пропали. И, склонившись над Кристиной, он осторожно и очень нежно, словно боясь спугнуть тишину и покой, стал целовать ее волосы, виски, щеки. Ни одну девушку он никогда еще так не целовал. Даже не представлял себе, что такое возможно. Странное чувство овладело им: будто эти поцелуи, легкие, как воздух, помогают ему найти в темноте не только Кристину, но и самого себя. Захотелось шепнуть: «Дорогая, любимая...»— но застенчивость помешала это вымолвить.
Кристина тоже лежала с открытыми глазами и молчала. Она задумалась, и, казалось, ее мысли были далеко. Она смотрела в нависшую над ней темноту. О чем она думает? Что чувствует в эту минуту?
Мацек обнял ее крепче.
— Устала?
Она покачала головой. Он лег и закрыл глаза. В полной темноте тело Кристины казалось еще ближе. Всем существом впивал он его тепло и покой. И все время чувствовал, как рядом бьется ее сердце. Постепенно он утратил представление о времени. Это могло длиться мгновение, могло и целую вечность. Вдруг счастье, в которое он погружался, которое его заливало, потрясло его с такой силой, что он испугался и, открыв глаза, приподнялся на локте. Теперь он слышал, как колотится его собственное сердце. Оно билось прямо под кожей.
Кристина посмотрела на него.
— Что?
Он заколебался. Нет, он не мог ей сказать того, что чувствовал в эту минуту.
— Так, глупости.
— А все-таки?
— Просто мне пришло в голову... Мы знакомы всего несколько часов, а мне кажется, будто я знаю тебя очень давно.
— Не знаю,— ответила она, немного помолчав.— Я не задумывалась над этим.
Она ожидала услышать циничный ответ, в том же духе, в каком он говорил с ней до сих пор. Однако он молчал. Она подождала еще немного. Молчание. Она почувствовала, как задрожала его рука. Он склонился над ней, но смотрел куда-то мимо нее. Она видела прямо перед собой очертания его лица и шеи. Ей захотелось обнять его и прижать к себе. Но она тотчас же подавила в себе это желание. И внезапно, впервые с тех пор, как она пришла сюда, у нее стало тревожно на душе. Она с такой легкостью согласилась на эту авантюру — из каприза, просто вдруг взбрело в голову провести ночь с незнакомым красивым парнем. И больше ничего. На вид он был подходящим партнером. Она ожидала, что он будет циничен, самоуверен, в меру вульгарен, а к ней отнесется, как к девице легкого поведения. А он оказался деликатным и нежным, целомудренным в своей юношеской страсти.
Затянувшаяся тишина начала беспокоить Кристину. Она по опыту знала, что иногда молчание красноречивее всяких слов. И немедленно решила прервать его.
— Интересно, вы были уверены, что я приду?
Он наклонился над ней так низко, что она почувствовала на шее его горячее дыхание.
— Вы?
— Ну ты...— засмеялась она.
— Конечно, нет.
— А знаете ли вы... простите, ты, почему я пришла?
— Почему?
— Не догадываешься?
— Нет.
— Потому что мне не угрожает опасность в тебя влюбиться.
Он молчал.
— Алло!— позвала она спустя минуту.
— Что?
— Дай-ка сигарету.
Ночной столик стоял рядом с кроватью. Он протянул руку — пачка сигарет лежала с краю.
— Держишь?
— Да.
Он сунул ей сигарету прямо в рот, другую взял себе. Потом потянулся за спичками. Но чтобы прикурить, пришлось высвободить руку, которой он обнимал Кристину. Она воспользовалась этим и отодвинулась от него. Вспыхнувшая спичка на мгновение осветила темноту. Но они не взглянули друг на друга при свете. Хелмицкий быстро погасил спичку, взял пепельницу и поставил ее на кровать между собой и Кристиной. И пепельница, как неожиданная преграда, разделила их.
Довольно долго они курили молча. В темноте светились два огонька.
— Что это за сигареты?— спросила Кристина.
— Венгерские.
— Крепкие.
— Тебе нравятся?
— Ничего, хорошие. Снова воцарилось молчание.
— Значит, ты не хочешь влюбиться?— внезапно нарушил молчание Мацек.
— В тебя?— В ее голосе прозвучала насмешка.
Но и на этот раз ответ был иной, чем она ожидала.
— Я не себя имел в виду. Вообще.
— Пожалуй, нет.
— Из принципа?
— Допустим. Зачем осложнять себе жизнь?
— Она сама осложняется, независимо от наших желаний.
— Тем более. Ни к чему добавлять новые сложности. Огонек сигареты выхватывал из темноты очертания
ее руки и плеча.
— Расскажи мне что-нибудь о себе,— попросил он вдруг.
— О себе? Зачем? Что это тебе взбрело в голову? Он ничего не ответил.
— Впрочем, пожалуйста,— сказала она немного погодя,— только это неинтересно. До войны я жила в деревне.
— Где?
— На Познанщине, около Могильна.
— А потом?
— Потом мы переехали в Варшаву.
— Кто «мы?»
— Мама и я. Отца в самом начале войны арестовали немцы.
— Погиб?
— В Дахау. Ну, что еще? Пожалуй, это все.
— А твоя мать жива?
— Нет. Погибла во время восстания.
— Моя тоже. А братья и сестры у тебя есть?
— К счастью, нет.
— К счастью?
— По крайней мере, меньше близких погибло.
— Ах, так!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87