— пробормотал он.— Может, это и верно, У меня был брат. Убит в схватке с немцами. В сорок третьем году.
— Вот видишь!
— А отец мой в Англии, но я сомневаюсь, вернется ли он.
— И больше у тебя никого нет?
— Близких нет. Ты решила остаться в Островце?
— Не знаю. Пока да.
— А потом?
— Я не думала об этом.
Она погасила сигарету. Он сделал последнюю глубокую затяжку, сунул окурок в пепельницу и отставил ее на тумбочку. Они долго лежали молча. Наконец он повернулся к ней и приподнялся на локте.
— Спишь?
— Нет.
И снова, как за несколько минут перед тем, когда он обнимал Кристину, его переполнила щемящая нежность.
— Я правда не был уверен, что ты придешь,— сказал он тихо.
— Ты повторяешься,— как бы издалека прозвучал ее голос.
— А ты мне веришь?
— Почему же я должна тебе не верить?
— Ведь ты меня совсем не знаешь.
— И ты меня.
— О нет! Я тебя знаю.
— Неужели?
— Правда.
Ему показалось, что она дрожит. Он придвинулся к ней.
— Холодно?
— Немножко.
Он обнял ее и прижал к себе.
— Теперь хорошо?
— Во всяком случае, теплее.
Она лежала в его объятиях, и он снова чувствовал, как рядом с его грудью бьется ее сердце. Вдруг она подняла голову.
— Скажи...
— Что?
— Какой ты на самом деле?
— То есть?
— Сейчас ты совсем другой, чем вначале.
— Другой?
— Разве ты сам не заметил? Он задумался.
— Может быть... Это плохо?
— Господи!— тихо сказала она.— Какое это имеет значение?
Но ее большие глаза, устремленные на него, говорили другое.
— Совсем не имеет? Она ничего не ответила.
— Скажи.
— Не знаю!— прошептала она.— Обними меня покрепче.
Он исполнил ее желание. Теперь ей было хорошо, и она ни о чем не хотела думать. Чуть приоткрыв губы, он целовал ее полуопущенные веки.
— Знаешь,— шепнул он.— Я не предполагал...
— Чего?
— Нет, ничего.— Он замолчал, словно у него перехватило дыхание. А потом еще тише сказал:— Я стал другим благодаря тебе.
— Ты это хотел сказать?
— Нет. Но это тоже.
— А еще что?
Из коридора донеслись тяжелые, приглушенные ковром шаги. Хелмицкий поднял голову и прислушался. Рядом в двери повернули ключ. В соседнюю комнату вошел человек, закрыл за собой дверь. Щелкнул выключатель. В тишине звуки раздавались так отчетливо, будто не было стены. Слышно было даже, как скрипят половицы.
Кристина тоже подняла голову.
— Что случилось?
— Пришел наш сосед.
— Ты его знаешь?
— Нет.
Он снова лег, но уже не мог отделаться от этих звуков за стеной. Он только теперь понял, что за последний час, с тех пор как пришла сюда Кристина, он ни разу не вспомнил, почему оказался в чужом гостиничном номере. Этот час, промелькнувший как короткий миг, не связанный ни с прошлым, ни с будущим, был за пределами его жизни. И вдруг все снова нахлынуло на него. Вот Щука открыл окно. И снова наступила тишина. Наверное, он стоял у окна. Потом опять послышались шаги и стук отодвигаемого стула.
— Ужасно все слышно,— прошептала Кристина.
— Да. Что ты делаешь завтра?
— Завтра?
— Вернее, сегодня. Ведь уже за полночь.
— Вечером, как всегда, буду в баре.
— А днем?
— Ничего. Путятыцкие пригласили меня обедать.
— Ах, эти? Они твои родственники?
— Седьмая вода на киселе. Мы с ними в родстве через Фреда Тележинского. Собственно говоря, я познакомилась с ними сегодня, а заодно и с тобой по всем правилам хорошего тона.
— У меня был очень смешной вид?
— Немножко. Но это только я заметила. Зачем ты к ним подсел?
— А ты не догадываешься?
— Глупенький,— прошептала она.
За стеной ходил Щука. Взад и вперед. Упорно, по одной линии — взад-вперед. Примерно посредине комнаты под его тяжелыми шагами каждый раз скрипела половица. Мацек старался не прислушиваться к этим звукам. Он зажмурил глаза, крепче обнял Кристину, чтобы забыться и не ощущать ничего, кроме нежных прикосновений ее пальцев. Вдруг ее рука замерла. На левом боку, под ребрами, у него был большой шероховатый шрам.
— Что это?
— Это? Так, пустяки! Рана.
— Ты был ранен?
— Да, что-то в этом роде.
— Когда?
— Еще до восстания. Попал в переделку.
— Как тебя звали дома?
— Дома? По-разному. Отец — Мацей, мать и брат — Мацек.
— А товарищи?
— Мацек.
Он почувствовал, что она улыбнулась.
— Ты чего смеешься?
— Так просто, вспомнила, что отец, когда я была маленькая, звал меня Тиной.
— Тина,— повторил он нежно.— Красиво.
Он осторожно поцеловал ее в губы. Влажные и теплые, они податливо раскрылись. Он прижался к ним крепче, с такой страстью, будто в этом поцелуе жаждал не только выразить свои чувства, но обрести спасение, верную и единственную защиту. Но сквозь шум пульсирующей крови он слышал за стеной шаги — взад-вперед, взад-вперед, а перед закрытыми глазами, в кромешной тьме, как призрак, стоял Щука, каким он запомнил его, когда тот, ссутулившись и тяжело опираясь на палку, поднимался по лестнице. Что ему сделал этот человек? Почему он должен его убить? Убить. Впервые это слово зазвучало для него тревожно и грозно. Он столько раз убивал! Что могло быть проще! Жизнь и смерть ходили бок о бок. Гибли враги, гибли друзья. Жизнь и тех и других висела на волоске. А смерть бесследно улетучивалась из памяти. Но вот в четырех стенах своей комнаты-одиночки, перед тем как лечь спать, одиноко ходит чужой человек, неожиданно ставший ему близким. Этот незнакомый человек еще живет, двигается, у него какие-то планы, желания, надежды, своя жизнь. Есть ли у него родные? Что ему дорого в жизни? Кто его ждет? Кто любит — женщина, друг?
Им овладела нервная дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87