Дверь открыла мать Марцина, маленькая, худая женщина. Мальчики знали ее много лет.
— Добрый день, пани.— Шреттер поклонился.— Марцин дома?
— Дома,— прошептала она.— Добрый день. Заходите, пожалуйста. А, Фелек тоже пришел!— Она только сейчас заметила Фелека, стоявшего за спиной Шретте-ра.— Как хорошо, что вы пришли...
Они вошли в переднюю.
— Может, он еще спит?— спросил Шреттер. Богуцкая покачала головой.
— Нет, не спит...
Она хотела еще что-то сказать, но голос у нее осекся, и она тихо заплакала. Мальчики переглянулись.
— Что случилось?— встревожился Шреттер.
Богуцкая долго не могла вымолвить ни слова. Успокоившись немного, она сказала прерывающимся голосом:
— Такое несчастье... Марцин заболел. Вчера у него шла горлом кровь. Я совсем потеряла голову...
— Кровь горлом?— прошептал Шреттер.
— Зайдите, пожалуйста, на кухню,— сказала Богуцкая, вытирая слезы.— Я вам все расскажу.
Кухня была светлая, большая и очень чистая. Посредине стоял стол, покрытый скатертью. У стены — кровать под плюшевым покрывалом. Возле окна на низенькой скамеечке сидела белокурая, худенькая, болезненная на вид девочка лет восьми. На коленях она держала большую куклу.
Богуцкая закрыла дверь.
— Присядьте, пожалуйста. Шреттер подошел к девочке.
— Как живешь, Галинка? Давно мы с тобой не виделись.
Бледненькое личико девочки порозовело. Она опустила глаза и притихла, как мышка.
— Галинка!— окликнула ее мать.— Поздоровайся. Ты ведь знаешь пана Фелека и пана Юрека.
Фелек тоже подошел к ней и присел на корточки.
— О, да у тебя новая кукла.
— Ага,— смущенно прошептала девочка.
— Кто же тебе ее подарил? Мама?
— Марцин.
— А как ее зовут? Девочка слегка улыбнулась.
— Бася.
Когда они вернулись к столу, Богуцкая рассказала, что Марцин вчера вечером пришел очень усталый, отказался ужинать и сказал, что сразу ляжет.
— Вы ведь знаете, как он ослаб и переутомился от этой беготни по урокам. Сначала я подумала, что он просто устал. Вышла из комнаты чай ему приготовить, возвращаюсь, а он сидит возле своего стола и голову опустил. Тут меня будто кольнуло что-то, я как закричу: «Марцин!» А он молчит. Даже не шевельнулся, словно не слышит. Подбегаю и вижу: глаза у него закрыты, а изо рта кровь течет...
Она снова заплакала. У окна Галинка шепотом разговаривала со своей куклой. Ребята сидели, понурив головы.
— А доктор был?— спросил Шреттер.
— Что вы! Кто пойдет на ночь глядя в такую даль? Уж я просила, умоляла. Все напрасно. Как услышат, где мы живем, даже слушать не хотят. Вот только утром приходил один.
— И что сказал?
— Ничего, успокоил, как водится у докторов. Но меня не обманешь. Если бы у нас были средства... А так что?
Вдруг она встала.
— Подождите минуточку, кажется, он зовет меня.
Когда она вышла из кухни, Фелек прищурился и посмотрел на Шреттера. Тот сидел, задумавшись. Через полуоткрытое окно было слышно, как голуби дробно стучат клювами по подоконнику, склевывая крошки.
Богуцкая скоро вернулась. Ребята встали.
— Ну, что?— спросил Шреттер.
— Марцин просит вас зайти. Он непременно хочет с вами увидеться. Только очень прошу вас, дорогие, не давайте ему много говорить. Доктор запретил.
В комнате царил прохладный полумрак. Шторы на окнах были спущены, и только снизу узкой полоской пробивалось солнце. В его лучах на подоконнике алели примулы. На стенах висели олеографии на библейские сюжеты в тонких, золоченых рамках. У одного окна на маленьком столике стояла швейная машина, у другого — стол чуть побольше, с книгами и письменными принадлежностями. Марцин лежал на кровати, опираясь на высоко взбитые подушки. Лицо у него было белое, как простыня, на которой он лежал, щеки и виски ввалились, нос заострился и вытянулся. Глаза горели беспокойным, лихорадочным огнем. Увидев ребят, он попытался поднять голову.
— Лежи!— крикнул Шреттер.— Привет! Что это ты вздумал болеть?
Марцин молча смотрел на друзей.
— Садитесь,— прошептал он наконец.
— Ничего,-— пробормотал Фелек,— постоим.
Руки у него потели все сильней, и он то и дело вытирал их о штаны. Шреттер придвинул стул к постели и сел.
— Садись!— бросил он Фелеку и, больше не обращая на него внимания, обратился к Марцину:— Главное — не огорчайся, старина,— ласково сказал он своим звонким голосом.— Это еще ничего не значит. Полежишь, отдохнешь — и все будет хорошо. К лету наверняка выздоровеешь.
Марцин не спускал с него горящих глаз, потом зашевелил губами, и Шреттер, заметив это, наклонился к нему.
— Лучше не разговаривай. Тебе нельзя утомляться. Марцин покачал головой.
— Что вы сделали с ним?— прошептал он. Фелек неспокойно заерзал на стуле. Воцарилось молчание.
— Не думай об этом,— наконец спокойно сказал Шреттер.— Это наше дело. Все в порядке.
Марцин опустил веки. С закрытыми глазами он был похож на покойника. Грудь его почти не подымалась. Через закрытые окна отчетливо слышалось, как голуби стучали клювами по подоконнику. Над кроватью Марци-на висела большая олеография: святой Христофор, несущий младенца Иисуса. Эта безвкусная мазня на минуту приковала взгляд Шреттера.
— Заснул,— понизив голос, сказал Фелек.
Но Марцин не спал. Он открыл глаза и посмотрел сначала на Шреттера, потом на Фелека.
— Я хочу знать, что вы с ним сделали? Шреттер пожал плечами.
— Зачем тебе? Я уже сказал, что это наше дело.
— И мое тоже.
Марцин судорожно вцепился руками в одеяло и хотел сесть, но сил не хватило, и он опять упал на подушки. Некоторое время он лежал, не шевелясь.
— Я хочу знать,— повторил он чуть слышно.— Только это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87