— Но большинство наверняка. Я не говорю об отдельных людях. Быть может, есть такие... Но большинство...
Анне нечего было возразить.
— Да, это правда.
— Ну, и какой же в том смысл?— повторила Ирена.— А когда гибнут тысячи лучших из лучших, которые могли бы еще столько дать людям, столько доброго сделать, в этом тоже есть смысл? Какой? Ну, скажите, какой?
Анна, все еще стоя на коленях, медленно задвинула ящик.
— Не знаю,— сказала она минуту спустя.— Я не могу на это ответить. Однако верю, что миром правит порядок и ничего не происходит без причины.
— Что с того?— пожала плечами Ирена. Анна склонила голову.
— Я хотела бы стать лучше,— тихо ответила она.— Это все!
И тут же подумала, что из всех возможных желаний насущной ее потребностью все больше становится желание гордиться любимым ею человеком. Но этого она не сказала.
Ближе к вечеру неожиданно явился Юлек. Анна обрадовалась. Но оказалось, что он заскочил лишь на минутку.
— Самое позднее в семь я должен вернуться обратно,— объявил он.— А добраться теперь от вас до города — целое дело. Так что надо бежать.
Юлек был возбужден и разгорячен — видно, очень быстро шел от трамвая. Он снял плащ и, небрежно кинув его на ближайший стул, отбросил со лба слипшиеся от пота волосы.
— На ночь не вернешься?— спросила Анна.
— Нет!— качнул он головой.— И вообще не ждите меня...
Анна беспокойно шевельнулась.
— Уезжаешь?
Юлек вынул коробочку с табаком и принялся скручивать цигарку.
— Что-то в этом роде.
— Надолго?
— Понятия не имею!
— Жаль,— огорчилась Анна.— Ян еще не вернулся... Юлек махнул рукой, закурил папироску.
— Янек? Это мы как-нибудь переживем!— сказал он добродушно и подошел к окну.— Я в общем-то хотел прежде всего с тобой увидеться,— сказал он, стоя к ней спиной.
Он выждал немного, но она ничего не ответила, и он снова повернулся к ней. От легкого румянца лицо его казалось еще смуглее.
— Я хотел кое-что рассказать тебе... Если не возражаешь, разумеется!— торопливо прибавил он.
И, усевшись верхом на поручень кресла, подался к Анне.
— Дело видишь ли в том...— начал он.— Складывается все так, что я не очень уверен, смогу ли вернуться...
Она смотрела на него молча, сидела, не шелохнувшись, немного напряженно, неловко сплетя руки на коленях. Едва заметная тень скользнула в ее глазах.
Юлек засмеялся.
— Ну конечно, так только говорится! А в общем-то я наверняка буду крестным вашего ребенка...
— Ты в самом деле уезжаешь?— спросила она тихо.
— Нет,— сказал он.
Он никуда не уезжал. Речь шла о вооруженной и, по возможности, скорейшей помощи осажденным в гетто еврейским повстанцам. Разумеется, операция предполагается не слишком широкого масштаба. По необходимости, учитывая ситуацию и силу оккупантов, она может быть только ограниченной, стать некоей манифестацией, помощью скорее в моральном плане, нежели рассчитанной на реальную победу. Восстание евреев с самого начала обречено было на поражение, а гетто — на ликвидацию. Поэтому любая помощь в этих условиях может показаться неразумным умножением числа жертв. И все же Юлеку и еще некоторым удалось убедить руководство одной из радикальных организаций, что независимо от ее эффективности помощь сражающимся евреям со стороны поляков должна быть оказана. Со вчерашнего дня они разрабатывали задуманную операцию. Теперь план уже составлен, оружие и боеприпасы заготовлены, добровольцев набралось около пятидесяти человек. Начало операции — прорыв по ту сторону стены — назначено на нынешнюю ночь, со среды на четверг. Вот и все.
Анна сидела без движения, все так же склонив голову и сплетя руки на коленях.
— И что дальше?— спросила она тихо. Юлек скручивал новую папироску.
— Что ж?— пожал он плечами.— Мы не развлекаться идем!
— Но это же безумие, то что вы делаете!— невольно вырвалось у нее.
Юлек нахмурил темные брови.
— Это ты говоришь?— сказал он с оттенком упрека. Она смутилась. А он встал и принялся большими шагами ходить по комнате.
— Не думай, что мы делаем это, чтобы искупить вину и преступления своих соотечественников! Тут не самопожертвование, его мы не признаем! Все много проще: за стенами гибнут люди, которые борются за то же самое, за что боремся мы. За свободу! За будущее! И потому кто-то из нас должен быть с ними, это ясно, разве нет? Обычная солидарность, ничего более.
Он бросил взгляд на часы и остановился перед Анной. Минуту стоял молча, склонив голову, будто подыскивая нужные слова.
— Уже поздно!— сказал он наконец.— Я должен идти.
Когда она встала, он взял ее руку.
— Знаешь,— сказал он мягко,— я в сущности не знал своей матери, почти не помню ее. Но когда думаю о ней, мне кажется, она должна была в молодости походить на тебя... быть такой, как ты! Правда!— Он низко склонился к ее руке.
Только в прихожей она спросила, рассказать ли обо всем Яну.
Юлек задумался.
— Как хочешь!— решил он наконец.— Сделай, как считаешь нужным.
Минуту она еще стояла в прихожей. Юлек, громко стуча сапогами, быстро сбежал вниз, и когда она, вернувшись в столовую, выглянула в окно, он как раз пересекал улочку. Был он без шапки, в плаще, наброшенном на плечи. В какой-то момент он обернулся и, видно, заметил ее издалека — махнул рукой. И вскоре исчез за углом.
Прошло довольно много времени, прежде чем она осознала, что видит все как бы сквозь легкую дымку. Но теперь ей уже не нужно было сдерживать себя, и слезы потекли у нее по щекам.
Малецкий встретил пани Карскую в трамвае, так что домой они возвращались вместе. Карская была очень усталая и подавленная. Всю вторую половину дня она гоняла по городу в поисках покупателя пятисот пар мужских ботинок, и когда нашла наконец кандидата и дело казалось улаженным, обнаружилось вдруг, что вся партия двумя днями раньше была распродана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112