то ли зажигательные бомбы, то ли динамит. Но после каждого взрыва, вероятно, вспыхивал новый пожар: чуть погодя черный столб густого дыма вздымался из гетто к небу.
В кухне Петровских пеклись пироги и готовился би-гос. Запах его распространялся по всей лестничной клетке. Петровская, красная, разгоряченная, в рубахе и в цветной нижней юбке, металась между кухней и комнатами: когда можно было отойти от печки, кончала уборку квартиры. К вечеру ей хотелось со всем управиться.
— О боже!— воскликнула она, когда особенно мощный взрыв всколыхнул землю.— Ну и лупят!
Она подошла к окну, и тут внимание ее привлекла группа людей на тротуаре возле дома Макарчинского, за углом.
— Юзеф!— заглянула она в соседнюю комнату.— Глянь-ка, что там творится возле Макарчинского.
— А чего?— спросил тот, не поднимаясь с кровати.
— Ты погляди, какая уйма людей!
Он неохотно поднялся и выглянул в окно.
— Где там уйма! Несколько человек всего.
— Как это несколько?— возмутилась она.— Посчитай, шесть, семь. Смотри, даже Владек Замойского...
Действительно, Владек стоял в группе обсуждающих что-то людей. Но Петровского это нисколько не тронуло.
— Ну и что?— буркнул он, пожав плечами.
— О господи! — разволновалась Петровская.— Не видишь, стряслось что-то? Ступай-ка, узнай.
— Сама иди!— Он лениво потянулся.
— Матерь божья! Или не видишь, что я не одета? Я к нему как к человеку...
Оживленная жестикуляция собравшихся заинтересовала наконец Петровского. Он надел пиджак, шляпу и вышел. Проходя по двору, взглянул в сторону балкона Малецких.
Петровская тем временем побежала на кухню помешать бигос. Еще проверила, хорошо ли румянится сдоба, и тотчас вернулась в комнату. Петровский уже присоединился к собравшимся.
Воротился он минут через десять.
— Ну?— встретила его в дверях возбужденная супруга.— Чего ты так долго торчал там? Что стряслось?
— А я знаю?— Он бросил шляпу на кровать.— Так, болтают...
— Как это болтают? Что болтают?
— Будто гестапо приехало куда-то на Лисовскую...
— Что ты говоришь?— перепугалась она.— Когда? Сейчас? И что, забрали кого?
— А, вроде евреев каких-то,— ответил он равнодушно.
Петровская покраснела вся и сперва не могла даже слова вымолвить, будто поперхнулась этим известием. Через минуту только пришла в себя.
— Юзек!— решительно вскричала она.— Пригляди за тестом, я сейчас вернусь.
Она открыла шкаф и, вытащив оттуда платье, начала торопливо одеваться. Петровский поморщился.
— Куда бежишь?
— К Замойскому,— ответила она коротко, натягивая чулок.
Он пожал плечами.
— Чего это?
— Как это чего?— Она выпрямилась, вся красная, вспотевшая.— Не видишь, что творится? Или прикажешь сидеть сложа руки и дожидаться, пока всех нас прикончат из-за одной жидовки? Не бывать тому! Я в гестапо не побегу, не хочу ничьей крови на совести иметь, но кое-кто побежит.
Уже одетая, она кинулась на кухню, заглянула в духовку. Тесто румянилось как надо. Вымешала бигос. И снова вернулась в комнату. Поправила волосы, припудрила горевшее лицо и схватила сумку.
— Юзек!— вспомнила она уже в дверях.— Если я через четверь часа не вернусь, вынь булки и бигос помешай. Не забудь!
— Еще чего!— буркнул он.
Потом снял пиджак и, улегшись на кровать, положил ноги на высокую металлическую спинку. Очень нравилось ему вылеживать в такой позиции.
Тем временем Петровская, энергично убедив Владека, что по очень важному и срочному делу ей надо незамедлительно увидеться с советником, очутилась в кабинете Замойского. Это была просторная комната, устланная огромным ковром, с громоздким столом посредине и массивными библиотечными шкафами. На стенах, в щедро золоченных рамах, темнели старинные портреты. Шторы на окнах и мягкие кожаные кресла создавали атмосферу уединенного покоя.
Замойский как раз читал «Пана Тадеуша», и неожиданный визит Петровской был ему совсем некстати. Из опыта он знал, что посещение жильцов не сулит хозяину ничего приятного. Однако благовоспитанность повелела ему немедленно встать и оживить кроличью свою
физиономию любезной улыбкой. Только большой нос советника выдавал его недовольство.
Петровская утонула в кресле и, утерев платком потное лицо, тотчас приступила к делу.
— Вы, пан советник, меня знаете,— начала она,— я человек честный, днем с огнем нынче будете искать другого, кто бы платил так исправно...
Замойский учтиво поклонился. Петровская отдышалась и снова полезла за платком.
— Вот именно!— подтвердила она предыдущее свое заявление.— Поэтому я имею право утверждать, что в нашем доме не все в порядке.
У Замойского нос вытянулся еще немного.
— Да, пан советник, я знаю, что говорю, я не на ветер говорю! Можно ли терпеть такое в нынешние-то времена, чтобы легкомыслие одних людей угрожало жизни других? Можно ли так делать, поступать, прошу прощения, так антиобщественно?
— Но...— пробормотал Замойский.
— Да, да!— атаковала его Петровская.— Что бы вы, пан советник, сказали, если бы вы, пан советник, узнали, что тут, в вашем доме, под вашей крышей укрывают, прошу прощения, евреев?
Замойский вздрогнул, и нос его вытянулся еще больше,
— Я ничего об этом не знаю,— произнес он слабым голосом.
— Но я-то знаю!— выкрикнула Петровская, обмахиваясь платком.— И супруги Малецкие тоже знают.
Замойский несколько оправился после первого неприятного впечатления.
— Минуточку, позвольте,— перешел он на деловой тон,— насколько я понял, вы хотите сказать, что у супругов Малецких живут люди...
— Не люди, а жидовка! — пресекла она все сомнения.
Замойский верхом ладони потер кончик носа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112