— Горячий?— спросил Гжесь, стягивая через голову свитер.
Мать не нашла, чтоб у Лукаша лоб был теплей обычного.
— Но уши красные,— сказал Гжесь.
Мать, наклонившись над Лукашем, поправила сбившееся одеяло.
— У тебя ничего не болит, сынок? Лукаш покачал головой.
— А почему не спишь?
— Я сплю,— сонно пробормотал он.
— Врет!— объявил Гжесь, снимая штаны.— Когда я вошел в комнату, у него сна — ни в одном глазу. И уши красные.
Мать еще раз склонилась над Лукашем, поцеловала его в лоб.
— Спи, сынок, поздно уже. Потом повернулась к Гжесю.
— Погаси верхний свет, Гжесь, Лукаш сразу заснет. Но в этот момент она, видимо, что-то заметила, так
как Лукаш услышал ее короткое и полное упрека восклицание:
— Гжесь!
Он навострил уши.
— Сколько раз я тебе говорила,— продолжала она,— чтобы ты не раскидывал своих вещей по всем углам?
— Я раскидываю?— удивился Гжесь.
— А то кто же?
— Я и не думал раскидывать.
— Посмотри, на что комната похожа.
Лукаш тихонько повернулся на бок, лицом к комнате, и, чувствуя, что перестал быть в центре внимания, осторожно открыл глаза. Гжесь в коротенькой рубашке и плавках стоял возле стола. Тощие ноги двенадцатилетнего подростка и взгляд, выражающий растерянность и удивление, показались Лукашу презабавными. «Получай за красные уши»,— с удовлетворением подумал Лукаш. И тотчас убедился, что отдельные части гардероба Гжеся действительно разбрелись по местам, не вполне соответствующим: один башмак — под кроватью, другой — посреди комнаты, свитер — на столе, а штаны, небрежно кинутые на стул, видимо, сами слезли на пол.
Между тем Гжесь вдумчиво оценивал создавшееся положение.
— Ты видишь?— настаивала мать. Он тяжело вздохнул.
— Да это только пока.
— То есть как пока?
— Я как раз хотел собрать.
— А башмаки?
Гжесь посмотрел искоса на грязные ботинки.
— Сейчас возьму.
— Их надо бы почистить. Как по-твоему?
И, не дожидаясь его ответа, она зажгла ночник у постели, а потом погасила верхний свет.
— Не валандайся, Гжесь,— сказала она, выходя.— А то завтра опять не проснешься... И не забудь умыться.
— А в чем же мне спать?— спохватился Гжесь.
— То есть как в чем?
— Ведь ты взяла пижаму в стирку. Мать соболезнующе покачала головой.
— И ты не знаешь, что в шкафу есть другая, чистая? Тут у Лукаша страшно забилось сердце. Шкаф! Как
мог он забыть о том, что в шкафу — не только его вещи, но и Гжеся. Что же теперь будет? Что произойдет, если Гжесь увидит спрятавшегося лиса? Он, конечно, подымет крик, лис испугается и убежит. Может, предупредить? Но кого? Лукаша взяло сомнение. Кого предупредить: Гжеся или лиса? Кому довериться?
Между тем Гжесь, видимо, принял материнское замечание близко к сердцу, так как, тщательно сложив одежду и постелив постель на ночь, отправился с ботинками в ванную и пропал там. В конце концов Лукаша долгое отсутствие брата начало страшно тревожить. «Что он там делает? Ведь не моет же уши...» Однако он не решался встать с постели и принять какие-нибудь меры. Лежал неподвижно, прижавшись щекой к подушке, но тревога его росла, и он чувствовал, что уши у него не только не хотят остыть, но все сильнее горят, пылают.
Наконец Гжесь вернулся из ванной. На этот раз Лу-каш не дал захватить себя врасплох и сумел сделать так, что Гжесь, видя, как он спокойно и ровно дышит, удовлетворился этим явным доказательством сна и, не говоря ни слова, начал снимать рубашку. Лукаш наблюдал за братом из-под опущенных ресниц. «Ах, лис, лис!»— шепнул он беззвучно.
В этот момент Гжесь направился к шкафу. На мгновение остановился перед ним, словно над чем-то напряженно раздумывая, после чего открыл дверцу, потом другую и стал искать на верхней полке, среди белья, пижаму. Лукаш боялся дохнуть. Однако самые страшные опасения его не оправдались: лис не выскочил из шкафа и не бросился бежать без оглядки. Но, что еще удивительней, Гжесь как будто совершенно не замечал спрятавшегося тут же рядом гостя. А так как Гжесь не был бы самим собой, если б сразу нашел нужную вещь, поиски пижамы продолжались довольно долго. Лукаш прекрасно знал, что обе пижамы — и его и Гжеся — лежат сверху на второй полке. Он уже хотел было сказать об этом, чтоб положить конец опасно затянувшейся ситуации, но неожиданно вздрогнул, словно его вдруг опалило огнем. Дело в том, что помимо света, падавшего от ночника у постели Гжеся, в глубине шкафа вдруг ярко вспыхнуло знакомое золотистое, нежное-нежное и дивно-таинственное сияние. Это было так прекрасно, что Лукаш сразу забыл о всех своих тревогах и почувствовал прилив безграничного счастья, обезволивающего восторга, словно бы и в нем неожиданно вспыхнула заря, подобная этой.
Потом, уже в потемках, после того как Гжесь погасил свет, Лукаш долго еще лежал, переполненный до кончиков пальцев этим безмолвным и в то же время каким-то непостижимо певучим светом. Он вдруг почувствовал потребность хоть частичкой этого счастья с кем-нибудь поделиться — и притом не откладывая, сейчас же. Он поднял голову и позвал вполголоса:
— Гжесь!
Брат пошевелился, под ним скрипнула кровать.
— Ты все не спишь?
Голос Гжеся звучал отнюдь не поощрительно. Но Лукаша это ничуть не обескуражило.
— Гжесь, скажи...
— Спи.
— Ты когда-нибудь видел золотого лиса?
— Что, что?
— Золотого лиса.
— Что — золотого лиса?
— Видел когда-нибудь? Гжесь сел на кровати.
— Ты что, спятил? Нету никаких золотых лисов.
— А вот и есть.
— Где же это? Кто-то наговорил тебе всякой ерунды. Лисы бывают такие, как у нас, обыкновенные, рыжие — или еще серебряные и голубые;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112