Койку свою оставлял незаправленной, знал: за него уберет дежурный. Завтраки и ужины брал из холодильника без оглядки, как безденежный человек, зная, что до получки его никто не заставит покупать продукты. Отсутствием аппетита не страдал. Часто даже ночью заглядывал в холодильник, затем. лез под одеяло, накрывался с головой и там истреблял все, что было оставлено на завтрак. В общем, всем своим поведением давал понять: коль староста решил воспитывать меня — терпите, еще не то будет,
Прошла неделя, и новый жилец вдруг воспылал желанием выслужиться перед терпеливыми старожилами. Взялся подменять дежурных всех подряд. До подъема успевал вымыть полы, согреть чай, накрыть на стол, затем, пока старожилы умывались, принимался заправлять койки по единому образцу — под линейку, конвертами, в центре — подушка куклой. Прямо художник-декоратор!
И никому не разрешал портить его композицию. На работу убегал раньше всех — там у него что-то не ладилось,— а возвращался под хмельком.
Однажды ребята выдворили его из комнаты и сказали, чтоб без коменданта не возвращался.
Часа через два в девятую комнату зашел комендант.
— Жалоб на Огородникова больше не принимаю,— сказал он.— И не расписывайтесь в своем бессилии: человек к работе не может пристать, а ьы собираетесь вытолкнуть его на произвол судьбы.
Мартын поглядывал на ребят с виноватой улыбкой»
— Хотите знать, почему я пил? С горя: два сварочных агрегата запорол. Хотел удивить вас высоким заработком, стать ударником, а попал в аварийщики...
Пришлось помогать парню. Благо Виктор Кубанец, по специальности электрик, разбирался в схемах устройства агрегатов, а Володя Волкорезов и Рустам Абсолямов знали слесарное дело. Подключился к ним и Василий Ярцев. Они целую неделю после работы, ночами, перематывали спаленные катушки и перебирали пластины подплавлен-ного трансформатора. Отремонтированные агрегаты мастер принял, но Огородникова к работе не допустил. Теперь Мартын снова перешел на коллективное довольствие девятой комнаты. Завтракает и ужинает «дома», за общим столом. Куда его пристроить — никто толком решить не может.
И вот Василий Ярцев пригласил Огородникова стажером на самосвал, зная, что пользы от него будет немного, все же со стажером рейсы в дальний карьер и погрузка пойдут веселее и быстрее.
Мартын согласился.
Хорошо, отметил про себя Ярцев, смотришь, приноровится к рулю, вот тогда можно будет потребовать: возьми, брат, себя в руки, причешись, в режим шоферской жизни войди, только после этого получишь право водить машину. Зацепить его надо за живое. Если хоть раз нормальный человек испытал послушность машины на ходу, потом во сне будет видеть себя за рулем.
Так думалось, так хотелось...
Тронулись в первый рейс. Мартын сидел в кабине, смотрел только на дорогу и ничего не замечал, похоже, спал, как заяц, с открытыми глазами. На втором рейсе в момент погрузки успел сбегать к буфетчице, и будто
подметгали парня: посвежел, глаза забегали, заискрились.
— Тут у меня тоже есть верные друзья,— похвалился ои.
— Кто?
— Обкатаемся, познакомлю. Можем с ночевкой пришвартоваться. Я ведь тутошний уроженец. Со мной не пропадешь...
— Ты, видать, хлебнул?
— Не хлебнул, а освежился для бодрости, но ты не сумлевайся, запаху не будет. Я ведь знаю, в кабине не должно пахнуть сивухой, потому рябиновку советую заказывать. Хочешь, бутылочку на тебя законтрактую?
— Хочу... Чтоб разбить ее о твою голову. Ясно?
— Ясно.— И, высунув лохматую голову из кабины, Мартын громко крикнул: — Поехали!
Крикнул так, чтоб поняли погрузчики: он не просто стажер, а командир. И тут же сознался, что еще в буфете назвал себя уполномоченным по экспериментальным рейсам — каждая секунда на учете,— потому буфетчица отпустила без задержки.
Теперь Огородников не умолкал ни на минуту. Ни хороший накат самосвала, ни четкая работа двигателя, ни сам процесс подготовки к экспериментальным рейсам — ничто его не интересовало. Он подсвистывал встречным и поперечным, рассказывал всякие небылицы о жителях деревень и поселков, что подступали к дороге справа и слева, то вдруг начинал барабанить по ветровому стеклу. И вдруг:
— Хлестко ты меня тогда за пончики пряжкой по спине ожег. Думал, дыханье потеряю.
— Не помню, сочиняешь,— едва нашелся Василий.
— А я помню, в Сызрани...
— Не отвлекай от дела.
— Ладно, помолчу. Пошли в четвертый рейс.
— Это последний? — спросил Мартын.
— Для тебя последний. Не выйдет из тебя шофера.
— Вот и ошибся. Я еще семь лет назад гонял колхозную полуторку по этой дороге. Мог стать экстра, да надоело перед всякими дорожными сигнальщиками унижаться... Вот и сейчас поедем через Переволоки, гляди в оба. Там стала появляться одна красотка с блокнотом —
общественный инспектор. Стройная такая, куртка и брюки на «молниях», глазастая, а брови, а грудь — посмотришь и про руль забудешь.
— Пока еще не встречал такую на этой трассе.
— Она под вечер на дорогу выходит. Самый момент, понимать надо. За пустяшный зевок в газете пропишет — горя не оберешься. Ее тут все остерегаются.
— Интересно.
— Никакого интереса ты от нее не будешь иметь. Тебе говорю:на соперника нарвешься.
— Ладно, посмотрим...
На погрузке Огородников командовал засыпкой кузова так, словно тут не было более грозного начальника, чем он. —Подсыпай еще ковш. Привыкли пыль да воздух возить. Вот мы покажем...
Несмотря на перегрузку, двигатель сравнительно легко вытянул самосвал из карьера на первой передаче, затем была включена вторая, третья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65