Надо быть очень чутким, уметь молчать и не спрашивать. И это всегда вознаграждается. Человек потом обязательно к вам подойдет и сам все расскажет. Умейте только ждать.
Время шло. Наверное, прошло больше часа. К сожалению, я не захватил с собой часов. А капитана все не было. Чтобы развлечься, я стал смотреть на бухту и вдруг увидел тюленя, который был чем-то заинтересован. Время от времени его усатая морда показывалась из воды и он с любопытством меня рассматривал. Прошло еще время, капитана все не было,
«Куда же он делся? — подумал я. —Может, поискать?» Но в это время капитан показался из-за поворота. Он подошел и сказал:
— Сходите вон за тот мысок, там чудесный родничок. Я пошел к роднику. Он действительно оказался очень
интересным. Чистая, очень холодная вода выбивалась из расщелины в камнях. Вокруг росла густая зеленая трава, было много цветов и даже рос куст ромашек. Я выкопал куст и, обвязав корни носовым платком, решил, что захвачу цветы с собой на ледокол.
— Вы любите цветы? — спросил меня капитан.
— Да, очень!
— Вот видите, какой чудесный родничок я вам показал, — сказал он и, помолчав, добавил: — Здесь было наше любимое место встреч.
Я насторожился, думая, что сейчас последует рассказ «о любви среди скал». Но этого не произошло. Оказывается, у капитана был большой друг, также капитан, с которым они вместе воевали, затем плавали в Арктику. Когда они встречались в бухте Провидения, то вместе ездили к этому ручейку. Последняя встреча произошла два года назад. Друг его погиб. Мы еще' посидели на песчаной косе, а потом поехали стрелять топорков. Капитан управлял лодкой, я сидел на переднем сиденье и стрелял птиц. Мы на полном ходу подплывали к сидящим на воде птицам. Они пытались взлететь, но в это время их настигали мои выстрелы. Топорки оказались очень интересными птицами. Клюв у них был в виде топорика, почему их так и назвали. Это мясистые плотные птицы величиной с небольшую утку. У них красочное оперение и кораллово-красные лапки. Мы уже настреляли их несколько штук, когда неожиданно заглох наш мотор. Капитан долго возился с мотором, но завести так и не смог. Он стал отчаянно ругать моториста. Я представлял, как ему попадет, когда мы вернемся. Мы сделали крупную оплошность, не захватив с собой еды, и теперь за это в полной мере расплачивались. Нам ничего не оставалось, как достать запасные весла и грести, используя собственную энергию, что мы и сделали.
Плыли мы, наверное, очень долго, потому что неза-ходящее солнце успело подняться от горизонта и спуститься снова к горизонту, а это означало, что прошли
сутки. Когда мы, усталые и голодные, подходили к выходу из бухты, то показался катер. Оказалось, что Игорь Владиславович беспокоился и послал нас искать. Честно говоря, мы катеру очень обрадовались. Он взял нас на буксир. Нам дали поесть и напоили горячим какао из термоса. Это была хорошая наука, и я вспомнил старую пословицу: «Идешь в море на день, бери хлеба на неделю». Поев, мы быстро уснули, и нас уже сонными доставили на ледокол. Оказалось, что мы отсутствовали двое с половиной суток, а мы этого и не заметили, так как стоял полярный день. Начальник экспедиции особенно меня не ругал, но легкое внушение все же было сделано. Зато настоящий разнос получил моторист. Ему, бедняге, досталось здорово. Впрочем, так ему и надо,— держи мотор в порядке. Мало ли в море что может случиться.
Г л а в а V
ЗДРАВСТВУЙ, АРКТИКА!
РЕКОРД ПЛАВАНИЯ
Часы показывали раннее утро, когда наш ледокол, дав прощальный гудок, стал выходить из бухты Провидения. Мы все испытывали нетерпение, — скоро ли будем в Арктике?
Мы плыли вдоль Чукотского полуострова. Весь его берег состоял из таких же каменных чудовищ, как и в бухте Провидения. Скалы отвесно обрывались в море.
Ветер крепчал. Море начало волноваться. Была дана команда все закрепить и приготовиться к шторму. Качка усиливалась и усиливалась. Стал накрапывать противный мелкий дождь, который затем сменился снегом. Ветер перешел в шторм. За бортом стали вздыматься огромные валы. Иногда море словно шло в атаку, захлестывая то нос, то корму ледокола, и он почти весь погружался в воду. Моряки говорили, что ледокол в шторм качает и крутит, как яйцо. И это очень верное сравнение, — именно как яйцо. Хорошо, что нас вовремя предупредили и мы успели закрепить приборы, находящиеся на палубе. Но зато в каюте ботинки, туфли, са-
поги и все, что осталось на полу, совершало путешествие из одного угла в другой. По палубе стало опасно ходить: могло смыть. Для того, чтобы было за что держаться, протянули посреди палубы веревку. Я чувствовал себя не очень важно, но воспоминание о катере и юнге каждый раз меня веселило, и на миг я забывал о качке. Так прошли сутки. Во время качки многое зависит от психического состояния человека. Я лежал на койке. К концу суток меня совсем укачало. Вдруг я вспомнил, что на носовой палубе наш пресс привинчен слабовато и может сорваться. Пресс стоил дорого, тысяч двадцать, но главное, если бы мы остались без этого прибора, то многие вопросы не смогли бы исследовать. Я вскочил, накинул полушубок и побежал на палубу. Картина, представившаяся моим глазам, была очень мрачная. Нос зарывался в воду, и волны хлестали через него. Наш пресс, конечно, сорвало, и он повис на поручнях. Он бы упал за борт, но медная трубка от масляного насоса не проходила между поручней, и пресс висел над водой. Весил пресс килограммов сто. Обычно поднимали мы его вчетвером. Забыв, что меня каждую минуту может смыть, что мне плохо от качки и что пресс очень тяжелый, я бросился к нему. В это время меня накрыла волна, но я и ногами и руками изо всех сил уцепился за поручни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68