мы часто спотыкались и кое-как добрались до домика. Дом был сделан добротно. Не две, а целых четыре рамы были вставлены в окна, чтобы стужа и ветер не могли пробраться в дом. На станции зимовало всего четыре человека. Нас встретил юноша лет шестнадцати. Он был радистом-стажером.
— Ты покажи, Коля, наше хозяйство, — сказал начальник. — Вы меня извините, я пойду проверю лебедку.
Остальные двое зимовщиков были также у лебедки. Коля оказался очень гостеприимным. Он все показал, а в довершение угостил нас чаем со сгущенным молоком, которое, как видно, сам очень любил.
Пока мы осматривали полярную станцию, на ледоколе начали выгрузку. Зрелище, представившееся нам, было необычным. Как будто мы попали в сказку с гномами и карликами. Ледокол включил все прожектора, и в ночь, словно ее разрезая, врывались освещенные по-
лосы яркого, слепящего глаза света. В эти полосы попадали последние косяки улетающих на юг птиц. Птицы становились будто серебряными. Они шарахались от неожиданности в стороны. По льду двигались маленькие гномы, которые суетились, тащили и катили какие-то большие предметы. Для того, чтобы работать было веселее, радисты включили музыку. И вдруг громкий голос запел:
«После тревог спит городок. Я услышал мелодии вальса!»
Это было так неожиданно и необыкновенно! Мы легли на землю, чтобы не упасть, и подползли к самому обрыву — посмотреть на волшебную картину. Наверное, никогда в тишину этих мест не врывалась еще песня. Песцы, спрятавшиеся в свои норы, которых на острове было много, не могли понять, что же происходит.
Лежа на обрыве скалы, мы и не предполагали, что нас ждет впереди и не знали, что огромный по силе тайфун прошелся по Великому океану. Океан разволновался и теперь, злой и беспощадный, начал топить суда. В воздух были брошены призывы о помощи. «СОС! СОС! СОС!»— передавало радио со многих судов. Не успел закончиться тайфун, как начались очень сильные штормы в северной части Тихого океана, Беринговом и Чукотском морях.
Радисты нашего ледокола приняли тревожные радиограммы, и капитан приказал всех собрать. Ледокол дал гудки. Ничего этого не зная, мы были очень удивлены. Надо идти на ледокол. Кто-то предложил спуститься с помощью лебедки, чтобы не обходить острова. Идея всем понравилась; отползли от края и пошли к подъемнику.
— Ты в институте занимался альпинизмом, — сказали мне товарищи,—спускайся первым.
Я пошел на площадку и стал влезать в сетку. Но тут мне пришли на память слова альпинистской песенки:
«Смотри, проверь свой каждый шаг!»
Я крикнул ребятам, чтобы они опустили трос.
— Надо проверить узел, как привязана сетка к тросу! — крикнул я.
— Не надо; только что поднимали! — послышался ответ.
Я хотел было уже согласиться, но выработанная еще в институте привычка взяла верх. Давай все же проверим! Когда трос опустили, то первое, что я почувствовал,—это страх. Мурашки побежали по спине. Узел не был не только затянут, но даже как следует завязан. Если бы я качнулся в сторону, то он обязательно развязался бы и вместе с сеткой я полетел бы вниз.
— Ну, нет, спасибо; чуть на тот свет не отправили! — сказал я и вылез из сетки с холодным потом на лбу. — Сто километров пойду, а здесь спускаться не буду.
— Да, вот ведь какая ерунда могла получиться! — сокрушенно сказали ребята.
Расстроенные, мы пошли вокруг острова. Это событие подействовало на всех неприятно. Я преклоняюсь перед мудростью альпинистов, которые смело преодолевают самые трудные подъемы, но всегда проверяют каждый свой шаг и каждый метр своей веревки. Кто знает? Может быть, тем, что теперь я могу писать эти строки, я обязан альпинистской песенке!
Чтобы закончить выгрузку до шторма, капитан объявил аврал, в котором участвовали все. Работа пошла быстро. Мы проработали всю ночь и только к утру кончили, а в полдень налетел шторм. Лед стало торосить и сжимать.
Все старания выйти из ледяного окружения оказались напрасными. Потянулись томительные сутки ледового плена. Настроение у всех испортилось. Скоро полгода как мы находились в плавании. Наступила вынужденная бездеятельность, а это самое неприятное, особенно когда уже хочется домой.
Игорь Владиславович нашелся. Недаром он был опытный начальник экспедиции. Он заставил обрабатывать материал и писать научные отчеты. Это занимало много времени. И только вечером, закончив работу, мы выходили гулять на палубу и видели теперь уже очень знакомые и неприветливые очертания острова. А время было против нас. Ударил мороз и стал сковывать сжатые льды.
— Дело дрянь, — говорили скептики, — зимовка.неизбежна.
Дни шли за днями. Ледокол выбраться не мог. Приближался конец октября. К предстоящей зимовке все относились по-разному. Я и Гурий стали подумывать, какие надо поставить зимой работы. Зимовка нас особенно не угнетала, только Костя был расстроен. Он нервничал и писал тревожные телеграммы домой. Мы этого не знали. И вдруг к нам пришла из дома целая серия панических запросов. Тут-то и выяснилось, что виновник «сих дел» Костя.
Район, в котором мы находились, был действительно неважным и имел дурную репутацию. Известный полярный капитан Воронин назвал его «проклятым ледяным болотом, из которого никак не выбраться». Это название вполне подходило. Именно вблизи этих мест разыгралась трагедия с гибелью Челюскина, раздавленного льдами. Это была знаменитая эпопея 1934 года, когда ледокольный пароход «Челюскин», почти пройдя Северный морской путь, здесь был зажат льдами.
В судовой библиотеке были разысканы книги об этом событии, ставшем уже историей. Эти книги у нас сделались самыми модными и читались наперебой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68