Это тебе, моя родная.
И протянул букет. Тюльпаны были до того нежные, прекрасные, что у нее перехватило дыхание. От цветов веяло той поэтичностью, которая в восприимчивой душе вызывает светлые, возвышенные чувства.
— Извини, пришлось немного задержаться,— сказал он.
— Кто приходит с таким букетом, тому все прощается,— рассмеялась она, любуясь тюльпанами.— Но где же ты достал их?
Загоров считал, что вовсе не обязательно рассказывать, как он на попутной машине поехал за несколько километров в цветочное хозяйство и как вышла задержка на обратном пути.
— Где достал, неважно,— отвечал он с рыцарским великодушием,— важно, чтобы они нравились тебе, моя дорогая.
— Очень нравятся, Алешенька. Такая прелесть! — Она поднесла тюльпаны к смуглому лицу; из-за розовых бутонов блестели ее агатовые глаза.— Проходи, голубчик мой.
— Спасибо.
Он снял фуражку, неторопливо причесал русые, шелковистые волосы, заботливым взглядом окинул себя. Казалось, он родился военным и никогда никем иным быть не может. Прошли в комнату.
— Какая ты красивая сегодня! — сказал он, привлекая любимую к себе, и после каждого поцелуя спрашивал:— Ну как ты тут?.. Соскучилась?.. Ждала меня?..
Она отвечала кивком головы, вся светилась от радости — и глаза, и влажные, алеющие от поцелуев губы. Каждая жилочка в ней трепетала от счастья встречи.
— Спасибо, Алешенька, что пришел! Давай присядем...
— А я хочу сначала наглядеться на тебя,— озорно, по-мальчишески улыбнулся он. Теплыми ладонями взял ее лицо, с минуту неотрывно всматривался в него. — Какое счастье, что ты у меня есть, — прошептал он.
Обычно его серые глаза поражали выражением твердости, почти холодности. Сейчас они нежно сияли, и все лицо от широкого лба до подбородка было смягченным, растроганным, словно он сбросил маску всегдашней суровости.
Аня уже давно угадывала оттенки его настроений, и сейчас сдержанно-стыдливо потянулась к нему, закинула ему за шею руки. Он истосковался по ее теплу и ласке, был порывист, нетерпелив.
...Ей пришлось потом заново делать прическу, переодеваться. А он ходил за ней по пятам, целуя то шею, то плечо, и она чувствовала себя на седьмом небе. «Надо объясниться с Алексеем, и нам всегда будет так хорошо»,— решила она. Тут же принялась накрывать на стол.
В душе она благодарила Любу за помощь, не забывала и ее советы. Когда сели за стол, выпили вина, начала с той осторожностью, на какую способны женщины, если они хотят чего-то добиться:
— Кушай, кушай! Ты очень худ, тебе надо поправляться. Если бы мы жили вместе, я бы так о тебе заботилась!
Он посмотрел на нее с ласковым укором:
— Опять Елена написала?.. Говори, родная, что у тебя там на душе.
Лицо ее вдруг порозовело от волнения и решимости.
— Алешенька, извини, но я так не могу больше. Ты часто уезжаешь, а я даже не смею спросить в полку, где ты. Кто я тебе, как назовусь?.. Устала и отвечать на глупые вопросы, почему занимаю твою квартиру, а ты живешь отдельно. Я уже не говорю о прочем.
Он погладил ее по худенькому плечу, вздохнул и качал:
— Честно признаться, меня пугает семейная жизнь после того, как женился мой товарищ по училищу. Дружил он с девушкой — водой не разольешь, а едва расписались— тут и началось! Ссоры, оскорбления, дошло до измены. Боже мой, что мне однажды довелось увидеть и услышать! До сих пор холодом окатывает, как подумаю.— Он помолчал, вспоминая.— Я тогда собрался в отпуск и получил от товарища телеграмму: срочно приезжай. Попал к ним как раз в тот день, когда они подали на развод, делили мебель и вещи... Все это не передать никакими словами.
— Не у всех же так складывается,— возразила она.
— Это понятно. Но зачем нам спешить?.. Вот я пришел к тебе, и у нас праздник, какой другим во сне не снится. Конечно, мы с тобой чаще расстаемся, зато не знаем, что такое семейные неурядицы. И у нас такие встречи, которым позавидуют самые счастливые женатики. Ну как, убедил?
Аня промолчала. Он принялся было за еду, но отложил вилку.
— Тебе хочется еще что-то сказать?
— Извини, Алешенька,— тихо и не совсем уверенно отозвалась она.— Может, я и не права... Но мне все-таки кажется, что счастье — не только праздничные булки, но и черный хлеб на каждый день. Пусть иной раз черствый, горький, но хлеб.
Он глянул на нее озадаченно.
— Не совсем понимаю тебя...
— Что ж тут не понимать? — Голос ее обрел силу и убежденность.— Вот ты говоришь, что счастье — в радости встреч. А мне оно видится в заботах о близком человеке... Иной раз купила бы что-то, приготовила, поделилась с тобой мыслью, сомнением, отвела душу в разговоре. А тебя нет рядом — и не хочется ничего делать, ни думать, ни говорить. Все тускнеет, как в дождливый день. И ощущение такое, будто живу я совсем-совсем напрасно.
— Тебе хочется, чтобы мы чаще встречаюсь?
— Мно хочется, чтобы ты был всегда рядом. Всегда, понимаешь?.. Проснусь среди ночи, а в квартире пусто. Нападет какой-то страх, полезут раздумья, и я не могу больше уснуть. Утром встаю разбитая....
— Короче говоря, ты хочешь, чтобы мы жили вместе,— перебил он ее, начиная нервничать.-— Но если мы будем мужем и женой, то ведь я все равно не всегда буду рядом. Я же военный, Аннушка!
— Но будет рядом кто-то, кому нужна моя забота и защита. В нем я буду видеть тебя.—Она выводила черенком вилки на скатерти невидимый узор и не поднимала на него темных, грустных глаз.
Загоров отставил тарелку с недоеденным салатом, тяжело вздохнул.
— Ты хочешь иметь ребенка?
— Да, хочу.
— Что ж, я тебя понимаю. Желание материнства — святое желание. Без него не было бы и нас с тобой.
Он вдруг замолчал, не хотел больше ни пить, ни есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104