— Надумал я, командир, провернуть одну необычную затею. Вот не знаю только, хорошо ли получится...
— А что за затея?
— Для Виноходова это будет прямо-таки холодным душем!.. Когда ездил в отпуск в апреле, останавливался в Белгороде, у тетки. Заодно побывал у родителей Виноходова. Узнал, как живут, где работают. Словно чувствовал, что пригодится.
— Выведал что-нибудь любопытное?
— Кое-что есть. Да вот сейчас пойдем и все услышим.
— Ох, и скрытный ты мужик, Василий Нилович!.. Говори, можно поздравить с повышением или еще рано?
— Можно,— улыбнулся Чугуев.— Завтра вступаю в новую должность.
— Поздравляю! — Майор искоса глянул на собеседника. Невозмутимо спокоен, словно и не думает о том, что тогда произошло. Не думает или затаился и ждет, что будет дальше?
Вспомнилось, как три года назад, придя из академии и приняв батальон, так же сидел с Чугуевым наедине. Самоуверенный, солидный, тот рассказывал о делам в ротах, советовал, как лучше строить работу. Еще тогда его независимость, привычка потрагивать большим пальцем темные усы не понравились Загорову. Показалось, что замполит намерен «подмять под себя» неоперившегося комбата... Слушай, Василий Нилович, ты тогда, когда мы
начали эту... полемику, уже знал, что тебя назначат замполитом полка? Чутуев покрутил меж пальцами дымящуюся сигарету, словно изучал. Не совсем... Накануне выезда на полигон меня
вызвал начальник политотдела. Встретил словами: «Пожалуй, скоро, усач, тебе придется впрягаться в полковую упряжку. А она нелегкая. Справишься ли?.. Замполит вашего полка назначается на другую должность».
— Почему не сказал, что уходишь из батальона?
— Могли произойти изменения. И было еще одно обстоятельство.— Чугуев рассмеялся, давая понять, что сказанное дальше следует принимать за шутку.— Если бы я проговорился, узнал бы, как ты относишься к начальству?
Загоров не принял шутки. Он был озадачен и недовольно обронил:
— Да, скрытный ты мужик, Василий Нилович. Не знал я тебя...
— Может, и скрытный.— Улыбка погасла на лице замполита: его не радовал начатый разговор.
— И какой же сделал вывод обо мне?
— Не надо, Алексей Петрович! — поморщился Чугуев.— Ты и сам знаешь, какой ты человек. Зачем ставить меня в неловкое положение? Я не злопамятен. Мой отец комиссарил еще в гражданскую, да и Отечественной изрядно прихватил — без руки из-под Харькова вернулся. Когда я закончил военно-политическое,, он сказал мне: «Вот что, Василий: на службе меряй людей по их делам, а не так, как они тебя лично почитают. И за правду держись, будто младенец за мамкину грудь. В правде спасение». Вот и не отступаю от отцовского совета.
— Почему же так сказал о моей фронтовой философии? — Комбат пристально уставился на замполита: не хитрит ли?
— А это, Алексей Петрович, уже из другой оперы.— Чугуев выпрямился, как бы давая понять, что тут он уступки не сделает.— Тогда сказал, и теперь остаюсь при том же мнении.
Загоров готов был взорваться,— его еще мучил неприятный разговор с командиром полка,— но провел рукой назад по волосам, потер шею и сдержался. «Что это я веду себя, как мальчишка? Человек со всей искренностью ко мне, а я кобенюсь. Некрасиво, брат, копировать Виноходова...» Ему даже неловко стало за себя. Он вздохнул:
— Заходил к нам батя. Беседа была крутой, весьма поучительной для меня. Так что от моей философии иамня на камне не осталось.
Ему, самолюбивому, нелегко было признаться, но он пересилил себя. С минуту стояло молчание. Как видно, Чугуеа все понял.
— У Одинцова рука тяжелая,— сказал он и, глянув на часы, поднялся.— Ладно, Алексей Петрович, быль молодцу не укор. Пошли, а то упустим самое интересное!
Загоров обрадовался возможности закончить щекотливый разговор, тоже встал... Ленинская комната встретила их веселыми голосами, смехом. У дальней стены образовалась толкучка. На доске были приколоты кнопками листки из блокнота наводчика Ванясова. Около доски стоял и сам художник, бесконечно улыбчивый, с институтским значком на мундире. Он-то и развеселил сослуживцев.
Чтобы не мешать танкистам, замполит и комбат присели за столик в переднем углу, стали слушать. Ванясов то и дело поворачивался к товарищам мальчишеским, круглым, выпуклым затылком. Русые волосы сзади сходятся косицей. У других, посмотришь, шеи ровные, широкие, волосы подрезаны красиво. А у Ваня-сова они — косицей. И шея у него худая, с ложбинкой посредине. Он отличный наводчик и служит исправно. Его избрали членом редколлегии стенгазеты «Танкист».
Загоров и Чугуев пропустили начало,»— художник демонстрировал уже не первый рисунок, язвительно комментируя:
— А тут я изобразил житие Гурьяна до службы я армии. Кое-как добив восьмой класс, он поступает я торговый техникум. Однако через год бросает его и пытается вести иную, более привлекательную жизнь. И сожалению, его взял на прицел один сердитый участ-ковый и заставил трудоустроиться. Так Гурьян Винохо-дов влился в рабочий коллектив ремонтного завода...
Прыснул от смеха и продолжал:
На следующем рисунке вы видите одухотвореннее, «легки испачканное машинным маслом лицо тан-киста , бывшего механика. Мама прислала ему очередной червонец на мелкие расходы.Карандаш карикатуриста остер и точен, как и язык. Черты лица Виноходова схвачены метко, хотя и гро-
тескно изменены: и волосы торчат больше обычного, и губы сильно вытянуты, как у сластены и упрямца.
— Да-а, этот парень зол на язык! — тихо заметил Загоров. Ему вначале не понравилась затея замполита.
— Ванясову в рот палец не клади — отхватит,— подтвердил Чугуев тоже тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104