.. Но был еще один фактор, и о нем не следует забывать. А то некоторые теоретики и сегодня рассуждают подобным образом: раз у нас передовой строй, то победа обеспечена в любом случае...
Он потушил папиросу и продолжал:
— Нет, милые мои, далеко не все! Давайте рассуждать просто. Если бандит решился на преступление, он не посмотрит на твои распрекрасные идеалы, они только больше озлобят его. Лишь одно соображение будет вязать ему руки: справится он с тобой или нет? Так вот, если бы у немцев во время сражения за Москву оказалось несколько больше танковых дивизий, то еще неизвестно, какие беды обрушились бы на нас, какие испытания пришлось бы выдержать.
Чугуева все больше интересовал начатый разговор.
— Что же им помешало иметь дополнительные дивизии?
— Прусская самоуверенность... Да-да, не усмехайтесь! Не с потолка взято. Они полагали, что блестяще расправятся с нами наличными силами. И это ослепило их, помешало критически мыслить. Они слишком уверовали в свою непобедимость, и добились обратного результата.
— Так и мы перед войной очень даже верили...
— Что поделаешь, был зазнайский грех и у нас. Но мы дорого заплатили за него с первых же дней, и у нас хватило ума, силы и выдержки, чтобы перестроиться. Кроме того, наша вера имела творческое начало: мы ее воплощали в новые полки, в новую технику, в стратегические планы, в умение и смекалку в бою. Каждый наш солдат и командир сознавал: выстоишь, придумаешь что-то, схитришь — одолеешь врага... Такое качество, такую струнку и надо уметь ценить, лелеять в офицере. Это не значит, что можно закрывать глаза на некоторые его художества. Но все ценное в нем надо вырастить, сохранить. Вот задача!
Чугуев не возражал больше, — притих, задумчиво глядя перед собой. Он понял мысль командира полка: всегда быть в поиске, жить в беспокойстве, учиться тому, как работать с людьми и как растить их. Одинцов словно делал завещание, начав этот разговор, он показывал, как заронить в душу человека ту самую искорку, от которой потом зажжешь любое пламя.
Евгений удобно устроился на корме танка, стоявшего в глубоком окопе. Время отдыха определено, охрана выставлена, разостлан брезент. Спина и руки гудели от усталости: вместе с экипажем рыл укрытие для боевой машины.
Ночь была прохладной. Но сквозь жалюзи от нагревшегося чрева тяжелой машины веяло благодатным теплом. Сами собой смежались веки. Время позднее, и сон на учениях краток: всего лишь три часика отведено на него. Кто знает, когда снова разрешат прилечь...
— Женя, ты не спишь? — позвали сверху.
С края окопа нависал Русинов. Вынырнувшая из-за туч луна осветила его плотную фигуру в комбинезоне и фуражке. В руке он держал длинный шест.
— Засыпаю... Что ты хотел, Толя?
— Пошли на разведку оврага! Механика можешь прихватить... Я только что от комбата: все на мази. Атака получится здорово!
«С нареза сорвался, что ли?» — недовольно и даже с обидой думал Евгений. Масляное тепло танка убаюкивало до того сладостно, что просто не было сил оторваться от греющего ложа.
— Перестань выдумывать. Спать хочу — язык не поворачивается говорить с тобой...
— Да верное же дело! Твой взвод пойдет следом за моим. Обнюхаем овраг загодя!
— Отстань, не пойду...
Русинов постоял над окопом, сожалеюще вздохнул.
— Ладно, спи. Только вот что: аппарель слишком крута. Смотри, не застрянь.
— Не застряну... Отцепись, Толька! — проворчал Евгений. Выдумает тоже! В училище преподаватель заверял: если бы ввернуть в небо крючья да зацепить на них тросы, то танк и в космос полез бы,— такова сила двигателя.
— Извини. Спокойной ночи.
Анатолий подался прочь, по земле, затихая, еще отдавались его шаги. Затем в тишине растворились и эти звуки. Сон сморил Евгения. А Русинов спешил, жалея потерянной минуты на пустой разговор с товарищем. Надеялся, что поможет. Ну да шут с ним, и без него можно обойтись... Подойдя к своим танкам, тоже упрятанным в окопы, тихо позвал:
— Сержант Адушкин!
На корме ближней машины кто-то приподнялся.
— Да-а!
— Остаешься за меня. Можешь отдыхать. Индри-шунас! Виноходов! Пойдете со мной, Взять по лопате.
— Спать хочется, товарищ лейтенант,— жалуясь, отозвался латыш.
— После учений специально выделю тебе сутки для затяжного сна.
Индришунас, зевая, тяжело отрывался от кормы танка.
— Лучше бы сейчас пару часиков.
Виноходов встал молча,— он теперь был покорным, исполнительным. «Спать им хочется!—мысленно ворчал Русинов на Индришунаса, на Евгения и на кого-то еще, кто вязал его собственную волю.— Я бы тоже плюнул на все и завалился где-нибудь. А не могу же!»
Да, всем хочется спокойно спать, отдыхать в праздники, на досуге отдаваться любимым увлечениям. Но в наше время вопрос стоит так: чтобы все беззаботно спали, кто-то непременно должен бодрствовать, забывать о праздниках и собственном покое.
Подошел Микульский, который ужинал на ходу. Аппетитно доносился запах колбасы, свежего огурца.
— Заправляемся? — кинул Русинов.
— А что делать? Жена насовала в чемодан жратвы на неделю — боюсь, испортится. Чем добру пропадать, нехай лучше пузо лопнет.
— Бери меня в помощники, у меня пузо крепкое. Прапорщик сунул ему в руку изрядный кусок колбасы, огурец.
— Хлеба только нет.
— А мы ее без хлеба.
Солдаты выбрались из окопа с лопатами в руках, и Русинов с Микульским пошли в ночь, жуя запашистую, с приправами колбасу.
— Похоже, что домашняя.
— Жинка у меня мастерица на эти штуки. Микульского не случайно назначили в разведку: и полигон знает, как свой карман, и никто лучше его не сможет определить, пройдет ли боевая техника по оврагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104