— А сказать вам правду? - Таго покосился на Фирузу. Вы сами во всем виноваты...
— Я? Почему же я виновата?
— Потому что вы и в парандже похищаете мужские сердца...
— Да ну вас, Таго. Вам сегодня кто-то в рот сахару насыпал. Вижу, что вас с плешивым Курбаном можно было бы запрячь н одну упряжку.
— Упаси боже! Я вам правду говорю. Вам одной ходить по улице негоже, береженого и бог бережет. Когда захотите выйти на улицу, зовите меня.
— Больше мне, видно, ничего не остается,— засмеялась Фируза. Так, болтая, дошли они до дома Оймулло Танбур.
Ворота были изнутри закрыты на цепочку. Таго забрался на небольшую скамью у ворот и потянул за проволоку. Через несколько минут ворота приотворились, в них показался муж Оймулло, старенький, сгорбившийся человек.
Увидев рядом с Таго женщину под паранджой, он вопросительно посмотрел на них.
Добрый вечер, дядюшка,— сказал Таго.
— Добрый вечер, дядюшка Тахир-джан,—снимая паранджу, сказала Фируза.
— А-а, вот это кто,— обрадовался старик.— Здравствуй, здравствуй, Фируза-джан, здравствуй, дорогая. Заходи, пожалуйста, а то ты совсем забыла к нам дорогу.
— Ну, вот и дошли благополучно,— улыбнулся Таго.— Я теперь пойду, Фируза-апа. Может, мне зайти за вами попозже и проводить домой?
— Нет, нет. Спасибо. За мной зайдет Асо. Таго попрощался и ушел.
— Оймулло дома, дядюшка? — спросила Фируза, пройдя в ворота.
— Нет, но скоро придет. Зайди пока, доченька, в дом, выпей пиалу чаю, поболтай со стариком.
Они вошли во внутренний двор.
Когда-то он казался Фирузе многолюдным и шумным. Но с тех пор как Оймулло закрыла школу, двор стал тих и безлюден. Ювелир перенес мастерскую из холодного коридора в комнату и работал там целый день в одиночестве.
— Вот уже двое суток, как Оймулло даже ночевать домой не приходит,— рассказывал ювелир.— Пошшобиби теперь всеми делами заведует, и всю переписку приходится вести госпоже Танбур. Уж бы моя жена неграмотная была — сидела бы дома.
Слушая ювелира, Фируза осматривала комнату. Здесь было чисто, прибрано.
— С тех пор как Оймулло закрыла школу и пошла служить во дворец матери эмира, дом наш совсем опустел,— жаловался ювелир.— Только работа и спасает. А когда ее мало, читаю книги, учусь на старости лет,— улыбнулся он.— Посмотри-ка, что я сделал...
Ювелир подошел к нише, отдернул занавеску и достал что-то большое и круглое, похожее на арбуз. Арбуз этот был на подставке, и через него проходил большой серебристый стержень.
— Что это? — удивленно спросила Фируза.
— Это земной шар! — гордо сказал ювелир и, толкнув шар пальцами, заставил его вращаться вокруг стержня.— Ты, конечно, об этом никогда и не слышала, а вот если бы продолжала учиться, читала книги, то знала бы.— Помолчав, он продолжал: — Наша Бухара издавна славилась большими учеными. И сейчас они есть. Да когда еще народ о них узнает!.. Видишь? — Ювелир снова показал на шар.— Это наша земля. Земля, на которой живешь и ты, и я... Она так же вертится, как этот шар, поэтому на ней бывает то день, то ночь. И головы рабов божьих тоже вертятся, тоже кружатся... И часто они теряют их и поступают недостойно...— Ювелир задумчиво смотрел на шар, который медленно вращался у него в руках.— Да, вот так и бывает. Мать нашего эмира, видно, тоже закружилась и потеряла всякий стыд. Никто не решается ей противоречить. Если кто-нибудь хочет получить тепленькое местечко или ему что-нибудь надо от эмира, он посылает ей дорогой подарок — желания его исполняются. Твою Оймулло она тоже прибрала к рукам, бедняжка совсем изучилась, а я дома все один да один. А если человек долго бывает один, то ему даже вещи начинают рассказывать о себе... Вот взгляни эту корону, это венец Пошшобиби, мне его прислали, чтобы я вставил и немо бриллиант. Вот он. Посмотри, как он переливается, весь горит.— Ювелир перехватил восхищенный взгляд Фирузы и стал объяснять: —
Это — мелкие алмазы, это — яхонты, а это — хризолит и жемчуг... Тридцать пять драгоценных камней...
Дорогая вещь. Цена ее — река слез... Да, да, целая река слез несчастных людей, вдов и сирот... Мне об этом рассказали сами камни. Вот в этом камне, наверно, слезы твоей бабушки, а в этом — твоего отца...
— И мои слезы здесь, наверно, тоже есть,— вздохнув, сказала Фируза, глядя на корону, сверкающую, как радуга.
— Нашим владыкам кажется, что человеческие слезы вечно будут превращаться в драгоценные камни. Они даже не подозревают, что может наступить день, когда все слезы сольются в одну реку гнева, которая смоет и их корону, и их самих. Думается мне, что твои слезы и слезы твоего мужа вольются в такую реку...
Снаружи послышались шаги, и в комнату вошел Асо.
Фируза поднялась навстречу мужу и посадила его на почетное место, выше себя, на одеяло. Потом она спросила, заходил пи он домой.
— Нет еще,— ответил Асо,— я разносил воду и увидел Таго. Он рассказал мне, как тебя напугал плешивый Курбан. Я и пошел скорее сюда.
— Вот противный Таго,— улыбнулась Фируза,— язык за зубами держать не умеет. Надо бы сказать ему, чтобы он...
— Я уж сказал, чтобы он об этом никому не болтал.
— Ну как вы думаете, его нахальство от круговорота небес или от круговращения земли? — посмотрела она на ювелира смеющимися глазами.
Старик улыбнулся и снова крутнул свой шар. В это время в комнату вошла Оймулло.
— Что же вы в темноте сидите? Хоть бы лампу зажгли! — поздоровавшись, сказала она мужу.
— Вы пришли, и теперь сразу светло станет,— пошутил Тахир-джан и стал искать спички. Но Фируза опередила его, зажгла лампу и пошла за Оймулло на кухню.
После ужина Фируза рассказала ей о своих заботах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139