..
Слезы вновь помешали ей говорить. А госпожа Танбур рассмеялась:
— Вот так так! Кто же плачет, когда замуж выходит? Волей-неволей приходит пора уйти из родного дома к мужу. Отец сам отдаст тебя тому, кто станет твоим господином. Так бог велел. И отец следует его повелению...
— Нет, нет, дорогая наставница! — сквозь слезы глядя на нее, сказала Шамсия.— Бог не может благословить эту свадьбу... Такую жестокость, насилие!
— Почему насилие?
— Я не хочу выходить за человека, которого они нашли. Я... у меня сердце не каменное. А мать ни разу не спросила даже, что у меня на душе... Только вам я могу сказать, что сердце мое занято другим!.. Не осудите меня...
Госпожа Танбур участливо смотрела на свою любимую ученицу.
— Родители не спрашивают нас о наших чувствах. Никогда! Они стремятся как можно скорее выдать дочь замуж и выбирают сами. Так было, так есть, так будет. Мы с тобой не в силах изменить это. Сбудется то, что предназначено судьбой. Терпи, доченька! Может быть, ты попадешь в хорошую семью!..
— Нет, нет! Ни за что... Сжальтесь надо мной, будьте мне защитой... Пойдите к нам, поговорите с мамой, пусть хоть год один переждут... еще один год свободы! Хоть закончу Маслак... И к тому же, что станется с бедной Фирузой, если я уйду из дома?..
— Хорошо! Завтра же поговорю с твоей мамой, попрошу для тебя отсрочку. Но ставлю тебе условие: перестань грустить!
Госпожа Танбур погладила Шамсию по опущенной голове.
— Обещаю...
— У меня есть и второе условие: скажи, кому ты отдала свое сердце? Шамсия смутилась, покраснела, но Оймулло повторила вопрос, и она,
запинаясь, ответила:
— Ашраф-джан... Ашраф-джан, сын сундучного мастера...
И Оймулло вспомнила, что примерно год назад этот молодой человек пришел как-то к ее мужу. Ювелир отозвался о нем с похвалой, а Шамсия все спрашивала, кто он такой. Вот, значит, когда пришла к ней любовь!
— Мы встречаемся уже несколько месяцев и поведали друг другу о наших чувствах...
Он приносил мне хорошие книги... Какую радость они мне доставляли!.. Но... но,— слезы снова потекли из глаз Шамсии, сдавили ей горло,— вот уже неделя, как мне сообщали, что его оклеветали, обвинили в воровстве и бросили в тюрьму.
— Разве твой отец узнал о ваших отношениях? — удивилась Танбур.
— Нет, нет,— поспешила заверить Шамсия,— знала только Фируза... А теперь вы знаете... Больше никто.
— Ты думаешь? — В голосе Оймулло звучало сомнение.— А я считаю, что он узнал об этом и потому арестовал. Ты выведай, попробуй осторожно расспросить мать или отца, наведи на разговор... Впрочем, нет, тебе это трудно будет сделать. Ладно, я сама узнаю.
— Дорогая защитница моя! — взмолилась Шамсия.— Узнайте. И попросите хотя бы год еще не выдавать меня замуж, пусть не спешат...
— Хорошо, хорошо! Но зачем тебе этот год, что он даст? Какой цели ты добиваешься?
— Цель? — Шамсия словно очнулась.— Я и сама не знаю. Но мне кажется, что год — это большой срок, многое может произойти... А вдруг придумаем, как мне быть... И потом, надо попытаться освободить Ашраф-джана...
Со двора раздался женский голос:
— Госпожа Танбур, вы дома?
Шамсия быстро вышла во двор и вернулась с Мухаррамой Гарч. Оймулло встретила гостью в дверях и посадила на почетное место у сандали. Мухаррама, запыхавшись, стаскивала с себя алачовый камзол, подбитый хорьковым мехом.
— Ох, запарилась,— ворчала она,— старость меня не берет: оказывается, во мне еще бродит горячая кровь.
— Вы, кажется, моложе меня? — спросила Оймулло.
— Да что вы, нет, нет! Когда из сотни ваших роз еще ни одна не расцвела, мне, вашей преданной рабыне, уже сорок стукнуло. А женщина в сорок лет!.. Если сама не ухитрилась помереть, так бей ее, пока не помрет, говорят мужчины.
— Только безнравственные люди могут так говорить. А вы... да вам больше двадцати пяти не дашь... Будь я мужчиной, не посмотрела бы на сотню хорошеньких девушек, а припала бы к вашим ногам.
— Дай вам бог здоровья за такие приятные слова,— Мухаррама говорила вполне искренне,— недаром все расхваливают ваш ум, ваши речи... Вся Бухара говорит о госпоже Танбур. Не только друзья — враги расхваливают.
Слухи дошли до самых высоких людей. Знатным госпожам не терпится повидать вас, побеседовать...
— Да благословит их бог! Но кто я такая, чтобы привлечь их внимание?!
— Ну, пока не будем об этом... Скажите сначала, как здоровье ваше, как дела? Муж ваш как себя чувствует? Ученицы?
— Слава богу, слава богу!
Шамсия и Фируза принесли угощение — поднос со сластями и чайник чая.
— Из чьего цветника эти девушки-розы? - спросила Мухаррама, когда они вышли.
— А вы не узнали? Одна из них — дочь миршаба Абдурахмана...
— А-а! Да, да, я как-то видела ее... Она очень выросла. Слыхала я, что она помолвлена, скоро свадьба...
— Да, говорят! А зачем спешить, девушка хорошо учится... Кушайте, пожалуйста!
— Спасибо!.. Учится ли девушка, не учится ли -- все равно! Муллой не станет или в медресе мударрисом, казием тоже нет. Дал бы бог счастья в семейной жизни! А та, поменьше ростом, которая с ней была, кто она, из какой семьи?
Оймулло замялась.
— Да, вы правы. Дал бы бог счастья...— подхватила она, словно не расслышав вопроса.— А вы кушайте, дорогая, берите сладкое! Вот халва из Карши... только на днях прислали, а вот кандалат с фисташковой начинкой — муж любит, просил купить... отведайте также жидкой халвы, как будто неплохая...
— Спасибо, спасибо, я уже всего отведала,— сказала Мухаррама, хотя за все время съела лишь кусочек халвы. Она поняла, что Оймулло не хочет говорить о девушке, про которую она спрашивала. Но сейчас Мухаррама не была заинтересована в девушках и заговорила о другом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139