В дверь постучали, вошел Николай — высокий, голубоглазый.
Свежий цвет лица, зачесанные назад золотистые волосы молодили Николая, по первому впечатлению он выглядел двадцатипятилетним, лишь присмотревшись, можно было заметить морщинки на лбу и у глаз. Держался он уверенно и спокойно.
Все принялись за еду.
Когда убрали со стола, Николай стал расспрашивать Хайдаркула, а Умар-джан переводил.
— Какие новости в Бухаре?
— Да с виду тихо, спокойно... Правда, муллы подняли крик из-за железной дороги, которую будто бы собираются провести и Бухару. Но разнесся слух, что белый царь испугался мулл и будет строить станцию за городом.
Николай резко заговорил:
— Это все обман! Наверное, духовенство надеется извлечь пользу из этой заварухи, вот и подняли шум!
— Наверно, так! — поддержал Хайдаркул.— Казикалон устроил своего сына главным раисом Бухары. Но далеко не все этого хотели, например, кушбеги...
— Вот видите! Хотят пыль поднять, сквозь пыль-то не очень разглядишь, в чем дело... Пошумят, возбудят страсти, напугают эмира, это им только и нужно!
— Сегодня казикалон послал политическому агенту белого царя два кожаных сундука с подарками, это я видел собственными глазами.
— Понятно! Ему надо подкупить русского политического агента, перетянуть на свою сторону. Но и политический агент не дурак. Подарки он примет, а потом сделает то, что ему покажется более выгодным. А от этой грязной возни страдает народ.
Хайдаркул снова распалился:
— Всех этих подлецов проклятых уничтожить надо! Я готов на все! Прямо сейчас пойду убью Гани-джан-бая!.. Потом отправлю в ад миршаба, казикалона, потом...
Николай, видя, с какой страстностью Хайдаркул говорит, прервал его и попросил Умар-джана перевести. Узнав, в чем дело, Николай усмехнулся и спокойно заговорил:
— Знаете, друг, это не поможет! Вот и в России так было: убили бомбой одного царя, а на его место сел другой. При этом казнили много людей, опять лилась кровь народная...
Но действовать надо... Есть у нас в России партия. Как бы вам объяснить это... Партия, состоящая из людей, которые хотят изменить все. Так построить жизнь человеческую, чтобы люди могли мирно трудиться и жить трудами рук своих, никого не угнетая и не позволяя себя угнетать. Для этого все трудовые люди должны объединиться, заявить о своих правах, свергнуть не одного Гани-джан-бая или миршаба и еще некоторых угнетателей, а всех сразу, и так, чтобы уже никогда не было их на свете, чтобы веем владели трудовые люди! А эти, бывшие властители, если хотят жить, пусть тоже трудятся наравне со всеми!..
Умар-джан не успевал переводить, но все же смысл того, что говорил Николай, дошел до Хайдаркул а, и он воскликнул:
— Да разве это возможно?! Чтобы Гани-джан-бай стал трудиться рядом со мной! Ха-ха-ха!
Николай изучающим взглядом смотрел на Хайдаркула, а когда Умар-джан перевел его слова, он ответил:
— Да, я понимаю, что вам это трудно сразу себе представить, но скажите, так было бы правильно?
Хайдаркул, выслушав перевод Умар-джана, воскликнул:
— Очень правильно, очень, очень правильно! Но вдруг задумался и сказал упавшим голосом:
— Но прежде я должен убить Гани-джан-бая! Он опозорил мою дочь, убил мою жену, они обе погибли. Я не могу ждать, пока все бедняки объединятся. Никто не отговорит меня от мести! Что же, покориться и ждать, пока все объединятся? Я не доживу до тех пор. Лучше скажите, как быть с Асо.
Тут вступил в разговор Амон, сидевший до сих пор молча:
— Думаю, что он скоро сам все поймет, а вы лучше о себе подумайте.
А что мне еще думать?
— Так и будете числиться в сумасшедших?
— А что же еще? — улыбнулся Хайдаркул.— Ради того, чтобы ходить свободно по улицам, я уже просидел четыре месяца в сумасшедшем доме.
— Почему бы вам не попытаться стать русским подданным? Хайдаркул помрачнел.
— Сначала выполню свой долг, потом посмотрим.
Долго еще сидели друзья и беседовали. Николай попробовал объяснить попроще, что происходит в России, говорил о том, как рабочие добиваются своих нрав, бастуют. Умар-джан переводил. Он с радостью наблюдал, как внимательно и с каким пониманием слушал Хайдаркул. А на Амона эти речи действовали как живительный источник в жаркий день на истомленного жаждой человека. Он мысленно давно расстался с Бухарой, этот город представлялся ему большим сумасшедшим домом, где царят произвол, жестокость, несправедливость и тьма.
Не раз он делился своими мыслями с Умар-джаном, говоря о Бухаре как о вместилище всех пороков и грязных дел. Но Умар-джан объяснял, что в Бухаре есть хорошие люди, что нельзя думать только о себе, а надо видеть рядом с собой страдающий народ, трудящихся бухарцев, которые так же, как Умар-джан, тянутся к лучшей жизни. За Бухару, за этих людей надо бороться.
Умар-джан учил его думать, а Николай раскрывал целый мир, Амон чувствовал необыкновенный прилив сил и жажду деятельности. Кто охватывало ощущение счастья. Порой только эту безоблачную радость нарушало чувство обиды, когда русские начальники называли его презрительно сартом или за какое-нибудь пустячное упущение кричали на него. В такие минуты ему снова казалось, что он одинок и бесправен. Выразительное лицо сразу выдавало его настроение друзьям, а они уж находили способ утешить товарища веселой шуткой и ласковым словом.
В глубине души Амон лелеял надежду научиться водить паровоз. Эх, стать бы машинистом и помчаться в дальние края... И пусть дрожит земля, свистит ветер в ушах, а он будет вести свою огненную арбу все вперед и вперед...
Прошло два года с того дня, как Асо, сияя, привел в дом Гани-джан-бая Фирузу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139