Вот оно, твое осложнение, тебе в сорок пять и аукнулось — дак...
* * *
Все было как задумано. В больнице нам выдали два халата, и я превратилась во врача-физиолога, спутницу Нонны Адамовны. Молодые врачи приготовили для консультации спорных и трудных больных... Мы ходили из палаты в палату. Мы видели устремленные на нас с надеждой и ожиданием глаза.
Тут были лесорубы, зверотехники, учителя, доярки, школьники. В историях болезни отражалась история района, его населения. Специфика его профессий.
Мужчины улыбались виновато, стесняясь своей немощи. Спокойно обнажали грудь пожилые женщины. Девушки прикрывались руками и ежились, как от холода. Некоторые лежали подолгу, как тот мальчик — детдомовец Коля. О нем говорили как о сыне, с тревогой, почти с отчаянием.
Мне запомнилась нервная женщина лет тридцати, с инфантильными сиреневыми бантиками в волосах. Она болеет ревматизмом, к тому же страдает обмороками. Нонна просматривает историю болезни, потом обследует больную. Происходит такой диалог:
Нонна. Давно вы едите глину?
Больная. Года три. Или четыре.
Н о н н а. Сами додумались? Или кто-нибудь научил?
Больная. Показал кто-то. Мне понравилось. И с тех пор ем. Где увижу — отколупываю...
До сих пор слышится спокойное, без юмора в голосе: «Давно вы едите глину?»
— Возможно, недостаток железа,— говорит Нонна в ординаторской.— Попробуйте железистые препараты. А какой у нее гемоглобин? А роэ? Что-то высоковато. Вообще у многих роэ повышено. Какая у вас в лаборатории температура воздуха? Не слишком жарко? Это может влиять.
* * *
У меня тоже есть вопросы. Но они не медицинского свойства.
Мне хочется спросить у Геннадия Сергеевича и Марии Васильевны, не грустно ли им будет уехать отсюда через год навсегда, бросить — простите, передать — своих больных новому, едва оперившемуся врачу. Мне хочется спросить, неужели никому никогда не захотелось остаться в этом милом северном городе после трех положенных лет? Неужели есть что-то более ценное для врача, чем ощущение своей необходимости?..
«А научная работа?» — скажут одни. «А духовный рост?» — спросят другие.
Полноте, так ли уж всех тянет в науку? При современной постановке работы — всесоюзных совещаниях, институтах усовершенствования врачей, медицинской литературе — есть полная возможность идти в ногу со временем, оставаясь врачом в маленьком городе.
А духовный рост? Это уж наверняка личное дело каждого. В конце концов каждый из нас живет в своей Деревне. Большая она или маленькая, но она все равно ограничена кругом наших дел и забот, кругом наших знакомств и интересов. Сразу на всех свадьбах не погуляешь!
Но я врач-физиолог, и я молчу. Невысказанные слова томят меня. И уже тяготит затеянная игра. И все же я не выдерживаю.
— Как вам здесь живется, Геннадий Сергеевич? Скучновато?..
Он пожимает плечами. За него отвечает Мария Васильевна:
— Некогда скучать. Вы же видели — в поликлинике тридцать человек на прием, да еще вон электрокардиограмм полная сумка. Буду дома сидеть, расшифровывать... Тут не то что скучать — вздохнуть некогда! Вся надежда на Нонну Адамовну. Обещает нам две положенные едини цы отхлопотать. Обещаете?
— Беспременно,— говорит Нонна. Она курит. Выпустив струйку дыма, провожает ее глазами. Ей ли спрашивать, как ребятам живется. Их жизнь это ее молодость. Заонежье. Глушь. Неопытность.
— Поначалу скучновато, а потом ничего, адапти руешься...
Это Геннадий Сергеевич. Мой вопрос как будто сейчас только дошел до него.
Значит, адаптируетесь, Геннадий Сергеевич! А не лучше ли сказать — привыкаешь?!
Я врач-физиолог, и я молчу. Не выступаю в защиту русского языка. Не обнаруживаю себя. Но как надоела мне эта игра!..
В детстве, в годы войны, поступив в новую школу в новом городе, я придумала себе новое красивое имя. Первые несколько дней это было занятно. Потом надоело. Потом стало раздражать. Потом — я стала неистово скучать по своему настоящему имени. Как будто с ним было что-то потеряно и мне предстояло это вернуть. К счастью, в то неусидчивое военное время люди часто меняли адреса. Меня перевели в другую школу, и мое имя вернулось ко мне.
Теперь, в Олонце, среди медиков, я чувствую нечто похожее: желание кончить игру и стать самою собой.
* * *
Первый день декабря заставил вспомнить о марте. Звездное утро, с поздним лимонным рассветом, обещающим солнечный день. Скрип снега, щебетанье птиц, голубые тени от деревьев и домов. Сверкающая черной водой река.
Спрашиваю у дежурной гостиницы, как мне найти музей.
— А чего его искать? Он близко тут, милая, говорит она.— Сейчас через мост и по Мегреге пойдете...
Я жду, что сейчас последует «дак», но дежурная умолкает. Ну, что ж, пойду-дак.
* * *
Деревянное здание смотрит окнами на реку. На нем много табличек —- «Музыкальная школа», «Библиотека», «Музей». Вход в музей наверху, напротив лестницы, ведущей круто на второй этаж. Поднимаюсь, дергаю дверь.
Закрыто.
Только теперь замечаю табличку — по средам музей с двух. Неудача...
Чтоб убить время, захожу в библиотеку. Здесь горит электричество и сумрачно от длинных стеллажей. И характерный запах старых книг, похожий на запах шокола да. Худенькая сероглазая женщина заведует абонемен том.
— У нас ваши книги есть,— говорит она и приносит две книжки. Одна без супера — потерялся, у другой вид тоже весьма потрепанный.
— Еще две сейчас на руках, а две украли...
— Ну, это высшая похвала,— говорю я, и мы смеемся.
Мои книги возвращаются на полку и теряются в бесчисленном строю своих однополчан.
— Абонемент у нас две тысячи,— рассказывает Наталия Дмитриевна,— из них триста — передвижка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34