Он смешной, но не фантазер. И ничего в этом удивительного: люди, которые сохраняют верность идеалам своей юности, своим принципам, своему боевому знамени, часто кое-кому кажутся смешными, Модестас.
Тялкша почесал большим пальцем отвисший подбородок. Ни одна мышца лица не выдавала, что реплика Ривы ему не по душе. Монумент остался верен себе — нельзя нисходить к тем, которые не сумели выбраться на доступные ему высоты и теперь в обиде на всех и вся.
— Мы старые товарищи, еще с той поры, когда нас теснее связывала веревка судьбы, — обратился он ко мне, по-видимому считая нужным объяснить, почему эта крючконосая гостья позволяет себе больше, чем положено в этом доме, да еще за несравненным чаем Марии. — Помнишь, Томас, как однажды мы едва не угодили в лапы полиции? Если бы не находчивость Ривы, оба оказались бы за решеткой.
Томас оживился, взволнованный воспоминаниями. Да, конечно, как не помнить. Он кивал головой, бодро поглядывая на собеседников и мотая коротко подстриженной бородкой, которая ему очень шла.
— Тогда вы оба были в меня влюблены.— Рива по-молодому улыбнулась лицом, иссеченным мелкими морщинками, но в ее глазах я увидел грусть, вызванную временным возвращением в юность, с которой трудно распрощаться каждому, а особенно красивой женщине, с годами теряющей больше, чем кто-либо другой. — Помнишь, Модестас, как ты признался мне
в любви? Запруда мельницы Мальдикаса, лунный свет... А как в этот вечер пели соловьи!
Тялкша тревожно заерзал в кресле. Хохотнул, но таким деревянным смехом, что сразу стало ясно: даже ему везет не во всем.
— Старые времена, Рива, стоит ли поминать... Все равно я продул, а Томас вышел победителем, но трудно сказать, кто из нас в выигрыше. Я думаю, что не потерял, а, Марысенька, милая?
— Мария — замечательная хозяйка, — вежливо заметил Томас.
— Чудесный чай! — добавила Рива.
Тялкша, по-видимому задетый за живое, вернул разговор в прежнее русло, подчеркнув, что он правда не потерял и не жалеет, с чем Томас охотно согласился, щадя самолюбие хозяина.
— Малого не хватило, Модестас, чтоб она и мне дала отставку. Что ж, на мое счастье или беду, у меня оказалось больше терпения и меньше гордости, чем у тебя. Женщины любят мужчин, которые позволяют водить себя вокруг пальца.
— Вы слышите, что он говорит? — всплеснула ладонями Рива.—Бедный страдалец! Теперь, Модестас, ты можешь смело говорить, что выиграл. Мужчина всегда побеждает, когда у него достаточно воли и гордости.
Тялкша прочертил в воздухе полукруг — жест, обозначавший, что не стоит продолжать этот несерьезный разговор, и, не вставая из кресла, накапал каждому в миниатюрную рюмочку коньяку.
Разговор зашел о детях Тялкши. Насколько помню сейчас, я составил такое мнение: цель визита Диени-сов — поздравить с днем рождения Андрианаса, сына. До моего прихода они вручили ему какую-то интересную книгу, обрадовавшую мальчика. Рива сожалела, что Элянуте в школе и нескоро вернется, а Томас, дополняя жену, добавил, что они хотели бы чаще видеть Эляну с Андрианасом в своем доме. Тялкша буркнул что-то под нос, явно недовольный этим предложением, а Мария пожаловалась, что дети и без того проводят больше времени среди чужих, чем в родной семье. Из дальнейшего разговора я понял: дети Тялк-шей и Диенисы дружат, что отнюдь не радует родителей.
Разговор завял. Женщины попытались было свя-
зать рвущуюся нить общения — Мария призывами угощаться, Рива тонким юмором, правда с примесью легкой иронии, но все чувствовали себя особями разных видов, собранными в полосе искусственного климата.
Томас почти не говорил — улыбался, мотал клинышком своей бородки, и это можно было понимать как угодно, но изредка с его лица сходила вуаль вежливости, и я ловил на нем отвращение. (Наверное, к самому себе, потому что, как я узнал позднее, он был меньше всего склонен судить других, причем умолчание и невысказывание своего мнения оппоненту тоже считал лицемерием.) Не помню уже, кто первым перешагнул грань приличия, кажется сам Тялкша; очень уж наставительно напомнил Диенису о чем-то весьма неприятном из прошлого, как можно было судить по вдруг побелевшему лицу Ривы, которая с присущей ей не только молниеносной реакцией, но и убийственным сарказмом, так ответила хозяину, что тот окаменел в кресле. Потом начертал в воздухе рукой новый полукруг и ледяным голосом сказал, что им с супругой был очень приятен этот визит. Диенисы встали, поблагодарили за чай, а Рива, колюче улыбаясь, добавила, что охотно пригласила бы товарищей Тялкшей к себе, но сомневается, приятно ли будет Модестасу прийти в гости к подчиненному. Тялкша начал вставать, но ноги все застревали где-то под столом, кресло засасывало, и, пока он так извивался, раздался хлопок закрывающейся двери.
Мне тоже хотелось уйти с ними — было бы интересно поближе познакомиться с этой незаурядной парой, — но Тялкша вежливо попросил остаться: нельзя ведь распрощаться не потолковав как следует, ведь столько лет прожили по соседству.
Наполнив рюмки, он тяжело вздохнул, еще глубже погрузившись в кресло. Не скрывал, что здорово (а главное, незаслуженно) обижен, но старается не принимать близко к сердцу, поскольку от Диенисов ничего другого и не ждал.
— Такие люди...— говорил он, взмахом руки предлагая мне выпить.— В юности, можно сказать, куском хлеба делились, ради единой цели жизнью рисковали; потом сметоновская тюрьма, дальше в одном отряде партизанили. Славно потрудились на благо социализма, не стыдно вспомнить... было бы. Да что поделаешь, если иной коммунист, даже не нюхавший подполья, лучше понимает жизнь, чем супруги Диенисы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145