уважением, которым окружены ваши женщины. Если я поцелую руку своей жене, она подумает, что я сошел с ума. Простая, неграмотная девчонка. Даже сейчас, в трудные минуты, она дважды поклонится в пояс и прочтет ясин. Она словно ребенок: не умеет получить сдачу с двух лир. А иногда такие умные вещи говорит,
что просто диву даешься! Может быть, вся ее сила в том и состоит, что она не глубоко разбирается в событиях. Как говорят, пока умный ищет броду, дурак перейдет воду. Она не знает, сколько крейсеров в английском флоте, сколько на них пушек, что значит экономическая блокада, какова сила оккупационных армий. Заболей я или Кадир, слезы ручьем польются из ее глаз. Но если она решит, что это нужно для победы, без колебаний отпустит обоих на смерть. Один знакомый офицер мне рассказывал:
После перемирия возвращался он из Алеппо, Если ты ни разу не видел поезда, привозившего домой развалившуюся армию, то не сможешь представить себе этой картины. Паровоз не похож на паровоз, вагоны—на вагоны, пассажиры — на пассажиров. Все это напоминает дохлую змею на колесах, какое-то пыхтящее чудо. Вот на одном из таких поездов возвращался он домой. Он прошел все фронты, был четырнадцать раз ранен, настоящий герой! На одном из полустанков он увидел женщину, которая останавливала всех прохожих в военной форме. «Где мой Ахмет?»—• спрашивала она совершенно спокойно, но в этом спокойствии было что-то страшное. Мой знакомый говорил, что она напоминала орлицу, потерявшую птенца. Он почувствовал себя так, словно был виновником войны. «Нет на свете ничего ужаснее, чем держать ответ перед такой женщиной — орлицей. На ее вопрос, где мой Ахмет, можно было ответить только одно: мать, мы проиграли твоего Ахмета в карты. Но не только я, даже сама смелость не посмела бы сказать ей это!» — говорил он.
Я часто думал, что придает этой крестьянке силу мстительной орлицы? Ее правота? Ее страдания? Ее ясное понимание событий? Может быть, все это вместе... или больше всего то, что она так страшно одинока?.. Представь себе парящую высоко в небе орлицу. Она описывает большие круги... Она совсем одна. Глядя на ее полет, человек невольно думает об одиночестве и величии. Вот такими бывают некоторые женщины из среднего и бедного сословия. Они иногда становятся величественными, превращаются в орлиц.
— Ты сам убедил жену в необходимости борьбы?
— Да разве мы можем это сделать?
— Как же ты все-таки объяснял ей, что надо бороться? Он хотел сказать: «Я никак не мог объяснить этого
Нермин», но промолчал.
— Начну с самого начала. Плохо ли, хорошо, но я все же сражался на фронте. Мы и наступали и отступали. Я не спрашивал себя, справедливая это война или нет, можно ли было ее избежать? Что дала бы нам победа? Теперь на эти вопросы отвечают по-разному. Однако, как правило, спорят только те, кто в войне не участвует. Вступивших же в бой охватывает страсть, а не раздумье, желание во что бы то ни стало победить. Может быть, я пошел на войну нехотя, не веря в нее. Может быть, глаза мои смотрели назад, потому что я оставил дома одинокую беременную женщину, которая самостоятельно не могла дойти от Джеррахпаши до Капалычарши. Но едва прибыв на фронт, я заразился этой страстью. На моих глазах товарищи умирали, пропадали без вести, превращались в калек. Враг испытывал те же страдания. Нури-уста говорил: «Не давай пощады, но и не проси ее. Таков закон борьбы». Мы тоже оказались под его властью.
Оружия у нас было мало, патронов и снарядов постоянно не хватало. Службы снабжения кет. Питание подвозилось то на повозках, то на верблюдах и ослах. Продукты испорченные и гнилые. К тому же все прибывало не вовремя и не туда, куда нужно. Раненые умирали от гангрены, так как им никто не оказывал медицинской помощи. Трусы бежали с поля боя. Несмотря на все это, мы жили только одной мечтой — победить. Все сражались как львы, даже те, кто хотел бы бежать, но из трусости не решался, а многие просто не хотели возвращаться к своей нищенской жизни в деревне. В народе говорят: «Ни победа, ни поражение не нуждаются в обороне». Однажды к нам строем привели учащихся последних классов школ и деревенских мальчишек. Не спорю, некоторые из них иногда от страха пускали в штаны, но были и такие, которые с поразительной смелостью смеялись над смертью. Война длилась долго. В стране не осталось людей, способных держать винтовку и не побывавших на фронте. Трагедия, называемая войной, коснулась всех. Сколько было пролито крови! Мы досыта насмотрелись смертей, геройств, ран и трусости. В нашей стране не одно, а три поколения стали своего, рода философами. Это принесло и пользу и вред... Прости... Я разболтался. Очень уж я счастлив.
— Что ты, помилуй!
— Короче, мы потерпели поражение. Я находился в отпуске в Стамбуле. Кажется, это было во время моего
третьего отпуска. Меня перевели во вновь сформированный полк и должны были отправить на фронт. Куда — не знал. И вдруг трубы протрубили перемирие. Может быть, будь я в это время на фронте, поражение подействовало бы на меня иначе. Но, должно быть, месячное пребывание дома, регулярное питание, хороший сон заставили меня забыть войну. Нет ни раненых, ни мертвых, ни грохота пушек, ни криков: «Алла, алла!» Словно на мир опустилась мертвая тишина. Бесконечно страшная тишина... У Хами-да ' есть двустишие:
Пусть обрушится небо на землю
И прогонит зловещую тьму!
Вот и наступила эта страшная тишина, бросавшая в трепет поэта.
Один товарищ как-то рассказывал: «Отправились мы в разведку и нарвались на засаду. Дали очередь из пулемета, я бросился на землю и, падая, почувствовал, как что-то ударило меня в плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106