Именно богатство и давало то ощущение безопасности, которое так не любила Недиме-ханым. Не будь такой большой разницы в распределении жизненных благ, обе стороны скорее поняли бы друг друга и, может быть, со временем перестали бы враждовать. Нет, его не пугала бедность. Возможно потому, что затруднения только начинались. У него осталось еще семь лир. Семь дней он сможет покупать хлеб, сыр, сигареты. Он не знал, есть ли деньги дома. А что, если Нермин и Айше будут голодать? Голодать... голодать... Кямиль-бей нервно зажег сигарету: «Если Нермин меня действительно любит, она все перенесет. Но что будет с Недиме?» И Кямиль-бей задумался над тем, любит ли его Нермин настолько, чтобы ради него пожертвовать собой. С тех пор как они поженились, у них не было повода для самопожертвования. Спокойная жизнь в достатке не нуждалась в таких испытаниях. Любовь их не была похожа и на ту, которую описывают в книгах. Ей никогда ничего не угрожало, и за нее не надо было бороться.
«Хорошо, что у нас Айше. Не будь Айше, Нермин не выдержала бы одиночества», — подумал Кямиль-бей.
Воспоминания о жене и ребенке постепенно успокоили его. Конечно, Нермин его любит, она ему. предана и все поймет.,
Услышав шаги, Кямиль-бей перестал курить и посмотрел на дверь. В камеру, улыбаясь, вошел Ибрагим. Его крупное круглое лицо казалось еще шире, чем всегда.
— Ты перепугал меня, ага-эфенди. Я все обошел. Слава аллаху, здесь нет никого из Чанкыры.
— Может, он не сказал, что из Чанкыры.
— Нет, кроме тебя, вообще никого не привозили.
— А может быть, его отпустили утром?
— Нет. Вас было только трое. — Ибрагим замолчал, немного подумал, потом, прикрыв дверь, приблизился к Кямиль-бею и прошептал:—Помнишь, ты спрашивал меня об Ахмете? Еще привет просил передать?
— Да, ну и что?
— Лучше бы я передал. А то грех взял на душу. Вчера ночью бедняга повесился.
— Что ты говоришь?
— Повесился. Да еще как...
— Как же?
— Изорвал простыню на ленты, да и сплел их, как женскую косу. «Я, — говорит, — заразился чесоткой. Надо приготовить лекарство». И попросил купить ему сто дирхемов оливкового масла. Потом намочил эту простыню в масле и привязал ее к решетке окна. — Ибрагим подошел к окну и показал рукой:—Вот сюда...
— Так ведь это же слишком низко. Ноги касались пола. Может быть, его убили?
— Кто убьет такую погань? Сам повесился. Поджал ноги и повис на решетке. Сержант Абдульвахаб страшно разозлился. «Сдох подлец!—сказал он. — Самоубийцу на том свете ждут страшные мучения».
Кямиль-бей был так потрясен, что у него закружилась голова.
— Что с газетами? Бумагу и чернила принес? — спросил он, не узнавая своего собственного голоса.
— Дежурный офицер еще спит.
— Разве его не разбудили, когда стало известно о самоубийстве Ахмета?
— Зачем будить? Вчера вечером опять пришел пьяный, избил ординарца. Когда он пьян, лучше и не подходить. К тому же ракы обостряет его геморрой... Ты что-нибудь выпьешь, чаю или кофе?
— Нет, спасибо.
Кямиль-бей остался один и, совершенно разбитый, чувствуя себя страшно виноватым, растянулся на койке. Ахмета нет... Узнай он об этом на свободе, как бы он горевал и сокрушался! А сейчас он не испытывал никакого горя. Ведь умер человек, которого он уже не любил и не уважал. Кямиль-бей чувствовал только страшную усталость, безнадежность, апатию.
«Как странно иногда складывается человеческая жизнь,— думал он. — Несколько недель, даже дней могут все изменить... Умри Ахмет на прошлой неделе от разрыва сердца, его похоронили бы как патриота, а теперь, пусть хотя бы только в моей памяти, он навсегда останется таким отвратительным и жалким, каким был в кабинете следователя». Кямиль-бей понимал, что, если бы Ахмет не повесился, им трудно было бы жить в одном мире. Ведь таким, как прежде, он уже никогда бы не стал.
Убедившись, что Ниязи не арестован, Камиль-бей больше не сомневался в его предательстве. Какую трагическую правду раскрыла случайно сочиненная им ложь!
Напрягая свой смятенный ум и стараясь трезво анализировать прошлое, Кямиль-бей обнаруживал все новые факты, подтверждавшие предательство Ниязи.
С какой назойливой настойчивостью передавал он требование Ахмета завтра же во что бы то ни стало отправить документы. Каким цинизмом звучало это «требование» после того, как Кямиль-бей увидел здесь Ахмета.
«Ахмета пытать не будут... У меня в участке знакомый лейтенант. Ахмет ни в чем не нуждается», — успокаивал Ниязи Кямиль-бея после ареста Ахмета. Какой знакомый? Вероятно, главный палач? Ловко придумано, ничего не скажешь! Кямиль-бей и Ахмет, не сговариваясь, солгали Ниязи, что директора французской компании уговорила Недиме. Ахмет хотел этим поднять ее престиж, а Кямиль-бей поддержал его, стесняясь подчеркивать свою роль в этом деле. И вот теперь эта невинная ложь превратилась в страшную улику против Недиме-ханым. А подавленность Ниязи после победы под Инёню или его растерянность, когда возникли затруднения с пароходом «Арарат»?
Кямиль-бей вдруг поднял руку, словно хотел за что-то ухватиться, вскочил и крикнул: «Помилуй, аллах!»
Ниязи-эфенди, познакомивший Ахмета с Розальти, вероятно, собирался поделить с ним пятьдесят тысяч лир. Так же как и тысячу лир при первой договоренности... Очевидно, тем турком, который повысил цену за фрахт парохода с десяти тысяч лир до одиннадцати тысяч, был сам Ниязи. Значит, он уже тогда украл двести пятьдесят лир, ведь половина суммы была уплачена заранее. А узнав от Недиме, что он лишился двадцати тысяч, он озлобился... Подлец! Проходимец!
Кямиль-бей провел рукой по пересохшим губам и с трудом проглотил слюну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106