В открытое настежь окно слышно, как на летной полосе заработали турбины тяжелого самолета. За ним второй, третий... Это пятая эскадрилья собиралась в полет. Она должна была следовать за машинами майора Нура. Пора бы ей взлетать, но, странное дело, ни один самолет первой эскадрильи в воздух не поднялся, полоса закрыта для взлета и посадки. Полковник с силой захлопнул окно кабинета, сел опять за свой стол, молча уставился на сгорбленную фигуру майора.
— Я не хотел говорить вам до полета о. важности полученного задания по чисто психологическим моментам, чтобы не травмировать вас как человека,— прервал затянувшееся молчание командир полка.— Но вы, каким-то непонятным для меня образом, узнали, что собой представляет объект вашей огневой атаки... Да, это не условная, а живая цель... кишлак Корга. Здесь при проведении земельной реформы были убиты два представителя из Кабула. Мною получен приказ разбомбить осиное гнездо, проучить бунтовщиков. Надеюсь, вам, офицеру и члену НДПА, теперь все ясно?
— Это не осиное гнездо. И не бунтовщики там живут, а бедные, добрые люди... Дети, женщины, старики,— тихо, с болью в голосе отвечает Нур.— Они не могут поднять руку на хороших людей... Там случилось что-то другое, их кто-то обидел. Это честные люди, на убийство они не пойдут. Ручаюсь головой!
— Да полно, майор! — морщится полковник.— Откуда вам их знать? Да еще за преступников головой ручаетесь.
— Корга — мой родной кишлак.
— Что?!
— Там мои родители, братья, сестры, мои земляки!
Рука Нарзулы машинально потянулась к пачке сигарет, потом он стал поспешно искать в карманах запропастившуюся куда-то зажигалку... Нашел, торопливо щелкнул, наконец прикурил. Швырнул ее на стол, затянулся раз, другой, глубоко, жадно, до кашля... Внушительная фуражка полковника с большим государственным гербом республики сбилась на затылок, обнажив седую прядь волос... Он снова натянул козырек на лоб, сбил пальцами пепел с сигареты, сказал растерянно, как бы извиняясь:
— Да, ситуация не из приятных. Как же это я... Приказ подписывал, а деталей вашей биографии не знал... Не удосужился заглянуть в личное дело... Бомбить родной кишлак заставляю... Жестоко, жестоко с моей стороны... Но, клянусь, это не моя инициатива, мне приказали!
— Кто вам приказал, полковник? — вставил со своей стороны Нур.
— Я не имею права говорить вам об этом. Да вы сидите, сидите, майор!
— Кто вам приказал, назовите его имя! Прошу вас, как командира и как человека!
Насупил лохматые черные брови майор, заскрипел от злости зубами, сжал с силой кулаки. Полковник медленно поднялся со своего стула, лицо спокойное, глаза честные, сказал как на духу:
— Я получил личный приказ от Хафизуллы Амина!
— Подар саз1! — только и мог выговорить в ответ Нур.— Подар саз! Убийца народа! Я не буду выполнять твой кровавый приказ!
Полковник испуганно посмотрел на дверь. Она была плотно закрыта. Сказал сухо и официально:
— Мне очень жаль, майор Нур, но я должен по долгу службы, как командир полка, арестовать вас.
— Это ваше право, полковник!
— А вы знаете, что вас ожидает впереди?
— Знаю... Трибунал... — отвечает Нур.
— А может, одумаетесь, поднимете эскадрилью в воздух? Я понимаю, трудно принимать такое решение... Но мы — солдаты...
— Солдаты революционной армии должны защищать, а не убивать собственный народ! И не теряйте времени, полковник! Вызывайте караул! Мое решение твердое и окончательное!
Полковник молча вышел из-за стола, прошелся по кабинету, остановился перед майором, сказал, глядя в глаза своему командиру эскадрильи:
— Другого ответа не ожидал! Я горжусь вами, майор Нур! Вы настоящий солдат и революционер...
Обнял и расцеловал, как отец при прощании с сыном
перед дальней, неведомой дорогой.
* * *
Нелегко тюремщикам Пули-Чархи было справиться с майором Нуром. На допросе вел себя гордо, дерзил, главу государства Амина поносил самыми последними словами. Был он физически крепким, дрался профессионально, раскидывал, как котят, наседавших на него с дубинками тюремщиков... Ухитрялся давать сдачи даже тогда, когда заковали в кандалы руки и ноги. Пытали его долго и мучительно, пропуская через тело ток высокого напряжения. Бросили в одиночную камеру, думали — конец, подох неугомонный майор, глаза закатил, ни рукой, ни ногой не шевелит. А он ночью очнулся на холодном цементном полу, подполз к тяжелой двери и давай алюминиевой кружкой по ней барабанить. Надоел, видать, охранникам, избили снова до бесчувствия и к нам, в камеру особого режима, бросили. Пришел он в себя на третий день. Открыл глаза, увидел профессора, попытался ему улыбнуться, а вместо улыбки рот скривился набок, задергалась голова, испарина выступила на лбу. Мы с Хабибулой невольно попятились назад.
— Не бойтесь, друзья мои,— говорит нам Нажмуддин.— Это все от пыток палачей! Нур — мой старый товарищ.
Оказывается, они хорошо друг друга знали. Давно собирались поговорить по душам, не наспех, как случайные знакомые — здравствуй и прощай! Надо бы сесть поудобнее в укромной чайхане, отведать тающего во рту кабульского шашлычка, вспомнить за чашкой ароматного чая все, что было в нелегком прошлом. Да недосуг, завертела, закружила новая жизнь после Апреля бурным водоворотом. И уж никак не думали, не гадали друзья детства встретиться здесь, в нашей тесной камере тюрьмы Пули- Чархи. У профессора Нажмуддина и майора Нура теперь много свободного времени, можно наговориться досыта.
— А помнишь, как нас вместе принимали в партию? Какую с тобой давали клятву? — говорит профессор, помогая Нуру поудобнее прислониться к стене больной спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87