Ты будешь жить богато,— продолжает она, не снимая рук с руля машины.— Если, конечно, дураком не окажешься. Деньги, что дождь, твою голову осыпать могут. Надо только постараться. Ты слышишь меня, Салех!
— Бисер! — отвечаю я, закуривая новую сигарету.
ГЛАВА XIV
Вместо обещанного подполковником Сарваром отдыха предстояла каторжная работа. Она начиналась сразу же после завтрака в моем номере гостиницы «Интер- континенталь». Я попал в руки к двум настырным парням. Трудно понять, кто они были по национальности. Парни говорили почти без акцента как на пушту, так и на дари. И тут же, без всяких раздумий и пауз, переходили на чистый английский. На вид вроде земляки, особенно Гулям. Он очень был похож на тот романтический образ юного героя-повстанца с черной бородой и ястребиными глазами, о подвигах которого невесть что сочиняют западные газеты. Надыр в героя явно не вышел. Плечи худенькие, нос почти не виден из-под больших стекол очков, раньше времени плешь на затылке.
— Здесь вопросы задаем мы! — строго, словно с ним кто спорил, сказал Гулям при первом знакомстве.
— Надеюсь, нет надобности предупреждать о наказании за ложные показания, господин Салех? — вежливо, в отличие от своего товарища, спросил Надыр, заправляя лист чистой бумаги в каретку портативной машинки.
Гулям задавал вопросы, ответы печатал Надыр... Делали перерыв, пили по чашечке превосходного кофе по- турецки, дымили сигаретами — и снова вопросы. Теперь уже пришла очередь Надыра. Черная борода Гуляма чуть не ложится на клавиши машинки. Вот здесь-то я и оценил по-настоящему своего друга Ахмада. Недаром он так дотошно по нескольку раз требовал от меня точных и ясных ответов, которые можно легко проверить, подтвердить документами, свидетельством самого Седого.
— Никакой фантазии. Только голые и правдивые факты.
Этих парней интересовало буквально все, начиная от первого дня моего пребывания в Пули-Чархи до калибра новых горных орудий, от доходов моего дядюшки до организации политической учебы солдат. Люди, с кем общался, их настроение, отличительные черты характе
ра. Отряды народных добровольцев: явление случайное или закономерное, взаимоотношения между афганскими и русскими офицерами. Новая амнистия заключенным, как это нужно понимать? И снова к пушкам, вертолетам, боеприпасам. Парни они были нетерпеливые, иногда, не дослушав ответ на один вопрос, задавали другой.
К обеду покидали мой номер, унося каждый раз портативную машинку и папку с ценными сведениями агента по кличке Хирург. Черт их знает, почему они решили так меня именовать в целях конспирации. Ну да пусть, Хирург так Хирург...
Выжатый как лимон, я спешил принять ванну, чтобы, отобедав и отдохнув немного, садиться за письменный стол. Рабочий день продолжается... Я должен письменно ответить на ряд вопросов, которые, уходя, не забывали оставить на листе бумаги Гулям и Надыр. Эти парни даром хлеба не ели, собирая по крупицам нужные для ЦРУ сведения.
* * *
«Пешавар... Угрюмому... Беспокоимся здоровьем Хирурга. Анис».
«Кабул... Анису... Проверка прошла нормально. Разведданные, переданные Хирургом для ЦРУ, не вызвали подозрений. Хирург получил передышку. Угрюмый».
Наконец я имел возможность осмотреть город, в котором живу уже несколько недель. С утра отправился бродить пешком по его улицам и закоулкам. Это был типичный город Востока. Здесь такие же, как и в Кабуле, водители машин. Попав в затор, отчаянно нажимают на сигналы, высовываются из окон кабины и, не стесняясь в крепких выражениях, ругают на чем свет стоит друг друга! Верблюды, запряженные в тележку с автомобильными скатами, презрительно поглядывают свысока на разгоряченные головы водителей. Стоит, не шелохнется, как будда, на своем высоком дорожном постаменте полицейский. Сухопарый, сонный, кажется, ко всему безразличный. Но вот ожил, задвигался, щелкнул каблуками,
лихо повернулся, жезл к груди, и, как по мановению волшебной палочки, с визгом и стоном рванулся вперед автомобильный поток. Толпа людская, собственных машин не имеющая, тоже спешит неизвестно куда.
Но сколько ни колеси по улицам, а города не познать без базара. Здесь, в толчее людской, весь он как на ладони, со своими нравами и обычаями, характером и трудолюбием. У меня кончились сигареты. Рядом оказался крохотный табачный дукан, сколоченный из тонких досок от ящиков, ржавых листов жести. Сюда, видно, редко заходит покупатель. Хозяин разомлел от жары, похрапывает, причмокивая губами, за прилавком своей лавчонки. На кончик горбатого носа уселась жирная надоедливая муха. Дернулась лохматая голова хозяина раз, другой. Муха ни с места. Хватил со злости пятерней по своему носу — вмиг проснулся. Увидел меня — обрадовался.
— Добро пожаловать! День добрый! Очень хорошо, что заглянул ко мне...
— Пачку «Кемел». Только не американскую, а турецкую. Найдется, надеюсь?
— Найдется, найдется... для такого важного господина! — Он говорил на дурном английском языке и все время улыбался, показывая красивые, белоснежные зубы.— Я сейчас принесу... Здесь не держу... Табак, боюсь, пересохнет...
Он поднялся со своего места, ростом под потолок, молодой, здоровый и... без ноги...
— А вы садитесь вот в это кресло... Я сейчас, мигом в кладовую!
Взял стоящие в углу костыли, заковылял к перегородке.
Я решил воспользоваться любезностью хозяина и присел на краешек кресла. Здесь же крохотный, низкий столик с медной, внушительной пепельницей и в кожаном переплете пухлый фотоальбом. От нечего делать перевернул первую страничку и снова встретился с хозяином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87