Мрак, голод, нищета. Девяносто пять процентов населения страны не умеют читать и писать. На пятнадцать миллионов населения нас, технических специалистов, и тысячи человек не наберется... А врачей в каждой провинции меньше, чем пальцев на руке.
Ахмад не делал для нас никаких открытий. Рассказывал о вещах знакомых и больных для каждого из нас. Что верно, то верно. Трудовой день начинается на заре, а заканчивается в поздние сумерки. За весь многочасовой рабочий день — ничтожная плата. Нелегко живется в городе рабочему человеку, но еще труднее приходится дехканину на селе.
Не со стороны, а по-настоящему, глубоко знал Ахмад нашу нелегкую жизнь. Разговорились, каждый о своем, что ближе к сердцу. Задел Ахмад за живое, захотелось высказать все, что мучило, не давало покоя. До самой поздней ночи засиделись мы тогда в гостях у Ахмада. Тихими и задумчивыми стали мои товарищи, когда расходились по домам.
...Вскоре Ахмад сообщил своему подпольному райкому партии о создании группы сочувствующих НДПА из числа рабочей молодежи... Теперь к занятию спортом добавились и другие.
Военную и техническую подготовку группы Ахмад взял на себя. В глухом ущелье, далеко от города, мы тренировались в стрельбе из единственного карабина. На своем стареньком, видавшем виды «Фиате» Ахмад обучал нас шоферскому мастерству.
— Все пригодится в грядущей революции! — говорил он нам.
А вот политзанятия проводили разные пропагандисты, которых присылал к нам райком партии.
...От неожиданности я даже попятился к порогу. За столом на конспиративной квартире у Ахмада, наклонившись над блокнотом, торопливо писала что-то Джамиля. Та самая хозяйка «Ягуара», который после ремонта я доставил к железным воротам богатой виллы.
— Кто это? — спрашиваю я у Ахмада.
— Наш новый пропагандист, рафик Джамиля,— отвечает.
— Ты что, с ума сошел, какая же она рафик... Это же дочь известного господина Рза, владельца нескольких хлопкоочистительных заводов.
— Ну и что? — улыбается Ахмад.
— А ничего. С дочкой капиталиста не хочу иметь дела. Я пошел!
— Не дури! — берет меня за плечи Ахмад.— Джамиля — член нашей партии... Опытный пропагандист! Да ты проходи в комнату, нечего у двери торчать! — И легонько в спину подталкивает.
Джамиля между тем кончила свои записи, блокнот в сторону, увидела меня, заулыбалась.
— А я так и думала, что ты с нами... Как увидела в руках книгу «Мать», ну, думаю, этот мастер жестяных дел наш брат, революционер. Только вот имени ты своего не назвал.
— Салехом его зовут! — за меня поспешил с ответом Ахмад и тут же добавил: — Все в сборе, пора начинать занятия.
— Ну что же, я готова! — говорит Джамиля, откинув упавшую на лоб прядь длинных волос.— Мне поручено ознакомить вас с историей афганского народа, с его героической борьбой за свободу и независимость своей страны. У некоторых из вас может возникнуть вопрос: а зачем нам эта седая древность?
— Да, действительно, зачем? — незамедлительно подает свой голос нетерпеливый Султан.— Мы же не ученики в лицее, а революционеры, борцы, так сказать, за светлое будущее.
— Не по цветам на ветке, а по корням в земле судят о силе дерева,— отвечает ему Джамиля.— Нельзя познать будущее родины, не зная ее прошлого... Но прежде чем начать этот большой разговор, взгляните-ка сюда, мои друзья!
Я только сейчас заметил за ее спиной белое покрывало на голой саманной стене. Джамиля тянет к нему свою руку, слетает легкая ткань и ложится к ногам девушки. А перед нами во весь рост предстает босая женщина, идущая по острым, как пики, камням в гору. Лицо ее до самых глаз закрывает черный платок. Встречный ветер раздувает полы длинного платья, обтягивает, делает по-девичьи стройной фигуру... Женщина не просто ступала на камни, а отталкивалась с силой, спешила за лучом солнца, что пряталось от нее за горной вершиной.
— Это наша мать-родина! — тихо сказала Джамиля.— Босая женщина — символ нашего отечества,— продолжала девушка.— Вы видите, нелегкой дорогой она идет за лучом солнца, за лучом свободы. Но как ни трудно ей, она не останавливается, идет в гору! Надеюсь, всем понятен замысел художника?
— Что же тут не понять? — пожимает широкими плечами Султан.— Бедная, нищая женщина — вот какая она — наша многострадальная родина! Я правильно говорю, рафик Джамиля?
— Правильно, правильно! — радостно подтверждает девушка.— Именно с такими мыслями и приступал к своей работе художник.
— Я, признаться, в этих картинках ни черта не соображаю,— признался Махаммад.— Но здесь... вот эта женщина... очень похожа на мою мать... и руки натруженные, и в глазах мольба о лучшем дне...
— А кто написал эту картину? — вдруг интересуется Ахмад.
— Имя этого художника остается пока неизвестным. Он скрывается от полиции. Картина была выставлена на кабульской выставке в прошлом году,— рассказывает Джамиля.— Приехал туда Дауд, как глянул на эту картину, так злостью налился. Велел автора немедленно в тюрьму посадить. Хватились искать, кто таков, где художник, а его не оказалось. Картина на выставке была безымянного мастера.
— А что же с ней дальше произошло? — спрашиваю у своего пропагандиста.
— Дауд распорядился это полотно выкинуть на свалку!
— Его самого пора на свалку! — замечает Султан и неожиданно резко, с обидой: — И вообще, когда мы действовать будем, возьмемся за оружие, чтобы башку открутить этому дьяволу? Что там думает ваш райком? Пора приступать к революции...
— Не надо горячиться, Султан,— останавливает его девушка.— Всему свое время... Вернемся к истории нашей многострадальной родины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87