Одно из двух: или выплыть, или потонуть. Третьего пути нет!
— Мудрые слова!.. Но чтобы выплыть, тоже нужны силы. Одно мужество здесь не поможет. Мы попробовали испытать свои силы в бою. Их оказалось меньше, чем мы предполагали, и пришлось отступить, принять продиктованные нам позорные условия. Но все же мы не отнимаем пальца от курка винтовки, делаем все, что можем, чтобы свести на нет заключенное соглашение. Приведу вам один пример. Из Туркестана к нам бежали тысячи русских и армян, вырвавшихся из лап большевиков. По договору мы обязаны арестовать их и передать Ташкенту. Нам шлют письмо за письмом. .. Требуют. .. угрожают... Но мы всякий раз находим какую-нибудь отговорку. А как поступишь иначе?
Я знал, кушбеги недоволен выжидательной политикой эмира, сам он сторонник более решительных
действий. Поэтому постарался вызвать его на откровенность, заставить высказать собственное мнение.
— Я, ваше превосходительство, хочу говорить с вами не как официальное лицо, а как один из друзей народа Бухары. Хочу дружески обменяться с вами мнениями по некоторым важным вопросам. А дружеская беседа, как вы сами понимаете, должна быть откровенной. Хотя, быть может, и не всегда приятной для слуха...
Кушбеги изобразил на лице радостное одобрение:
— Вы совершенно правы, господин полковник! Мы должны говорить только как друзья. Не открывая друг другу сердца — нельзя быть друзьями!
Я сделал вид, что принял слова кушбеги всерьез, и пошел напрямик:
— Прежде всего, хотелось бы выяснить одно: не слишком ли большое значение вы придаете угрозам большевиков?
Кушбеги посмотрел на меня непонимающе, но промолчал. Я постарался понятнее изложить свою мысль:
— Между Карши и Гузаром лежит маленький городок. По пути сюда мы останавливались там на отдых. Как я узнал, вы в прошлом месяце, когда- начались волнения, тоже приезжали туда. Сместили амлякдара, посадили его закованным на обгорелый пень. Я видел этого амлякдара и задал себе вопрос: «Амлякдар —важный винт государственного механизма. Для чего так позорить его на глазах у всех? Чтобы успокоить бунтовщиков? Чтобы заслужить расположение большевиков Чарджуя или Керки? А если они завтра в другом месте поднимут еще больший бунт и потребуют посадить на пень бека... Что вы тогда сделаете?»
— Мархаба! Мархаба! Хвала вам! — Лицо кушбеги прояснилось. — Совершенно верно! Это не по моей воле было сделано, так посоветовал светлому эмиру кази-калян '. То, что сказали вы, говорил и я. Так и получилось. Вчера вечером пришло известие из Куляба. Там тоже крупные беспорядки. Подданные отказываются платить подати. А разве без податей можно вершить политику? Сейчас мы только на армию расходуем ежедневно больше миллиона!
Кушбеги перевел дыхание и добавил:
— В политике нужна твердость! Вот позапрошлой ночью бунтовщики распространили грязные стишки. Если сегодня их не наказать, завтра они придумают что-нибудь еще более пакостное. Вчера ночью мы со светлым эмиром долго говорили об этом. Я сказал ему: «Кровь, которой предстоит вытечь, не удержать в жилах. Тот, кто сеет в стране смуту, должен быть крепко наказан!»
— А что сказал эмир?
— Эмир? Он сказал...
Тут, на самом интересном месте беседы, явился начальник стражи и, поклонившись мне, объявил:
— Все готово... Таксыр кази-калян ожидает вас, ваше превосходительство.
Кушбеги пояснил мне, о чем идет речь:
— Светлый эмир повелел двоих преступников повесить публично. Если вы не возражаете, пойдемте посмотрим, как это произойдет. А по возвращении продолжим беседу.
Я не стал возражать, но мысленно вспомнил слова Арсланбекова. Полковник оказался прав. Но, бог мой, откуда он мог знать, что кушбеги захочет угостить меня таким зрелищем?
Миновав два двора, мы через заднюю дверь вошли в дом из обожженного кирпича, увенчанный куполом. В обширном зале с большими окнами, выходящими на Регистан, нас ожидало множество народу. Среди собравшихся я знал только главного судью. Он вышел навстречу и, как Есегда радушно поздоровавшись, познакомил меня с находившимися тут старейшинами. В зале было тихо, не чувствовалось даже, что совсем близко отсюда собралась огромная толпа. Вдруг откуда-то послышался дикий шум. Тысячи голосов, сливаясь в один невнятный гул, проникли сквозь закрытые окна и наполнили весь зал. В тот же момент торопливо вошел худощавый, высокий офицер и, вытянувшись перед кушбеги, отрапортовал:
— Ваше высокопревосходительство! Преступников привели!
Все вышли на широкий балкон. Площадь была заполнена до отказа. На крышах соседних домов стояли и сидели люди. Перед толпой, с плетеными нагайками в руках, выстроились полукругом конные сербазы. Даль-
ше живой стеной шли ряды пеших сербазов. Посреди площади, напоминая собравшимся о страшной смерти, поднималась виселица, сооруженная из толстых дубовых бревен. Под нею, озираясь по сторонам, стояли двое юношей, закованных в кандалы. Один — статный, высокий, как возвышавшийся рядом столб. Сквозь туманную дымку трудно было различить его лицо, но стоял он гордо: высоко подняв голову, прямо глядел на толпу. Второй был несколько плотнее и ниже ростом. Было видно, что и он готов мужественно принять неминуемую смерть. Казалось даже, что он с ненавистью смотрит на нас и язвительно улыбается.
Внезапно поднявшийся шум так же неожиданно стих. Высокого роста мужчина, с выкрашенной в ярко-красный цвет, длинной, ниспадающей на грудь бородой, — Абдул-кадыр-казий — взошел на специально сооруженный помост, важно откашлялся и, возвысив голос до крика, принялся читать какую-то бумагу:
— «Бисмилла рахмани рахим!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126