— Что, я одна такая?
Юстас давным-давно распрощался бы с Лаймой, если бы не ее гибкое, натренированное тело бывшей танцовщицы. В юности она занималась хореографией,
умудрилась добраться даже до Ленинграда, некоторое время выступала в эстрадных ансамблях, а потом вдруг какая-то пружина лопнула в ней. Сама ничего не могла понять, ничего не могла объяснить. Раз, и все. Спокойно и защищено она чувствовала себя разве что с этим длинным чудаком, который не сюсюкал и не лгал. Лайма словно получала в середине недели передышку, чтобы потом вновь пуститься в свое монотонное блуждание по друзьям, подругам, просто знакомым. Без цели, без желания. Об этих блужданиях Юстасу она не рассказывала, отговаривалась тем, что ищет подходящую работу, потому что с чисто женской интуицией почувствовала — этот дылда всем своим существом ненавидит бессмыслицу. Потом поняла, что ей просто необходимо побыть рядом с человеком, занимающимся серьезным делом.
Телефон зазвонил снова, на этот раз протяжно и назойливо. Юстас вынужден был босиком прошлепать из ванной в комнату и поднять трубку, наверное, оттого голос его прозвучал строго и сухо:
— Слушаю.
— Добрый вечер,— услышал незнакомый женский голос.— Это квартира Ютаса Каткуса?
— Да.
— Вас беспокоит... некая Дайна, вы, конечно, меня не помните, мы в прошлом году встречались в Доме политпросвещения. На конференции.
— Возможно.
— Вы тогда очень интересно выступали.
— Я всегда стараюсь говорить интересно.
—- Вы говорили об осознанном понимании труда и о человеческом факторе в нашем обществе.
— Выходит, пудрил мозги?
— Мне лично — нисколько. Просто очень понравилось.
— И спустя год решили сделать комплимент? Спасибо.
— У меня не комплименты в голове... Когда в перерыве пили кофе в буфете, вы громко заявили, что каждый, кто не согласен с вашим мнением, может разыскать в телефонном справочнике ваш номер и продолжить разговор.
— Теперь припоминаю. Кое-кому действительно не понравилось мое выступление. Мне частенько достается
9ЯЯ
из-за моего языка. Значит, желаете продолжить тот разговор?
— Нет.
Женщина надолго замолчала, и Юстас терпеливо выжидал, пока она соберется с мыслями, предчувствуя, что та хочет сказать что-то важное, но пока не решается. Отыскал глазами будильник, словно этот предмет мог что-то объяснить; да, время позднее, на столике его дожидается монография о Шарле де Голле, но женщина молчит, прерывисто дыша в трубку.
— Мы пили кофе за одним столиком... Вы были еще такой разгоряченный и сказали, что я -— классический тип литовки, тут же начисто позабыв, что и кому говорите, перешли на другую тему, благо собеседников хватало.
— Простите, иногда бываю не слишком внимателен к женщинам. Знаю за собой этот грех, но ничего не могу поделать.
— Ну, это пустяки. Я тогда еще сказала, что нужен ваш совет. Может, и не совет вовсе, а так, хочу услышать мнение по одному личному вопросу.
— И я что-нибудь ляпнул?
— Ничего особенного. Вы хвастливо заявили, что уже с двадцати четырех лет, как только пришли на завод, стали экспертом по семейным делам. Что уже тогда у вас отбоя не было от жен, которые приходили жаловаться на своих мужей — пьяниц и тому подобное. Я подумала, вы насмешничаете.
— Не насмешничал и не бахвалился. Так было на самом деле.
— Позже и сама поняла. А в тот момент обиделась.
— Человеку никогда не дано знать, когда женщина вздумает обижаться. Молчит, молчит, таится, вынашивает что-то, и вдруг на тебе — обида. Читать чужие мысли я не умею. Особенно женские.
В трубке послышался приглушенный смешок.
— Но, может быть, наконец скажете — в чем проблемы? — Юстас стал терять терпение.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Мы это и делаем.
— Не по телефону.
— О чем? Мне следует подготовиться заранее? Может, имеет смысл перечитать какую-нибудь специальную литературу.
— Нет. У меня пропало желание жить.
— Теперь понимаю,— разочарованно протянул Юстас,— вы из тех...
— Ничего вы не понимаете. Я не хочу жить так, как жила до некоторых пор. А как быть дальше — не знаю.
— У вас нет подруг, с которыми можно посоветоваться?
— Бабы есть бабы,— послышался ответ.— Извините, там, где я работаю,— одни женщины.
— Так что нам с вами делать? — удрученно спросил Юстас.— Я человек весьма и весьма занятой.
— В воскресенье мы пойдем с детьми в парк Вингис. Давайте встретимся у карусели, я узнаю вас сама.
И все мой несчастный язык, корил себя в мыслях Юстас, теперь вот — карусели, незнакомая женщина с детьми, которая, хоть убей, хочет изменить собственную жизнь. Но голос, голос, который он как будто уже слышал однажды, звучный и смелый, не позволял юркнуть в кусты, отгородиться стеной дел, голос, призывный и властный, наплывающий на него из прошлого, бередил душу.
— Нам хватит получаса? — все еще терзаемый сомнениями, осведомился Юстас.
— Не знаю. Право, мучить вас долго не собираюсь.
На площадке, где разместились аттракционы, возле ограды, за которой крутилась карусель, Юстас сразу приметил высокую стройную женщину в белом пальто и вязаном белом берете, из-под него выбивалась копна тяжелых вьющихся волос. Волосы ослепительно вспыхивали на солнце, когда женщина, повернувшись, спокойно оглядывала разноцветный муравейник — толпу взрослых и детей. Ясный и прямой взгляд дышал спокойствием одинокого человека и трезвым пониманием своего места под солнцем.
Заметив Юстаса, голова которого предательски торчала поверх толпы, женщина отделилась от деревянной ограды и шагнула вперед, теребя длинными тонкими пальцами ремешок перекинутой через плечо сумки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65