Разверни бумажку для Угне, Вилюе.
Нахлынула теплота, то ли от полдневного сентябрьского солнца, то ли от прикосновения этой женщины, разлилась по всему телу. Юстас понял вдруг, что не хочется никуда спешить: ни домой, ни в библиотеку, ни на новый литовский фильм. Между тем Дайна порылась в сумке и протянула Вилюсу несколько монеток:
— Теперь можете отправляться на карусель.
Тот припустил к площадке вприпрыжку, а девочка устремилась следом, хныча на ходу, что ее бросили.
— Вот и познакомились,— шутливо проговорил Юстас и глубоко вздохнул.— Что дальше будем делать? По телефону мне сказали...
— Лучше не вспоминайте. Сидим вот с вами, солнце светит, что еще нужно?
— И хороший дядя принес детишкам жевательную резинку... Все-таки вы о чем-то хотели меня спросить.
— Было такое желание.
— А когда меня увидели, прошло?
— Нет, не прошло. Только бессмысленно все.
— Забудьте лучше это слово совсем,— строго приказал Юстас.— Просто слышать не могу, когда кто- нибудь его произносит.
— Простите. Я тоже не люблю это слово. Но не я его придумала.
— Тогда зачем повторять чужие фразы?
— Вы правы.— Дайна умолкла и с провинившимся видом глянула на часы у себя на запястье.— Скоро пойдем обедать. Вы, наверное, тоже проголодались?
— Я зол и голоден! — пошутил Юстас.
— Не берусь судить — злой ли вы. Думаю, такой, каким и должны быть.
— Мне очень любопытно — какой? Глядя вашими глазами.
— Интересного ничего не открою.
— И все-таки.
— Один из достойных людей.
Черт побери, это мои слова, мое выражение, подумал Юстас, но откуда ей известно, что именно так аттестую людей?
— И потому отважились и позвонили,— пробормотал Юстас себе под нос.
— Наверно.
— А теперь не хотите разговаривать.
— Разве? Я почти все сказала. Мы уже полчаса беседуем, как старые знакомые. У меня словно гора с плеч свалилась. Только не хочу взваливать эту гору теперь на ваши плечи..
— Откуда вы родом? — помолчав, спросил Юстас.
— Из-под Аникщяя.
— Аникщяйцы, как правило, прямые люди.
— Разве я...— Ее глаза сделались холодными и колючими.
— Не торопитесь, Дайна,— Юстас впервые обратился к ней по имени и сам удивился, как легко и свободно произнес это имя.— Я вернусь домой и мучительно стану ломать голову, чего же вы мне не сказали.
— Не стоит. У вас своя семья, забот полон рот. Я подумала об этом уже после того, как позвонила. Порой эти вечерние часы, это бесконечное ожидание: вернется — не вернется — способны помутить рассудок.
— Говоря по правде, у меня лишь мама и завод.
— У вас нет семьи? — почти по-детски удивилась Дайна.
— Не выпало такого счастья.
Вдруг она разразилась хохотом:
— Ну и ну! Такой мужчина, небо головой подпирает, а... Только не обижайтесь...
— Нисколечки не обижаюсь,— серьезно заверил Юстас.— Когда другие надо мной смеются — я тоже подтруниваю сам над собой. Другое дело, когда начинают допытываться — почему.
Дайна прижала ладонь к губам:
— Никоим образом. Я не стану выспрашивать.
— Захочется, сам расскажу.
И оба опять замолчали, избегая смотреть друг на друга.
Слова Юстаса прозвучали вроде как обещание на будущее.
— По телефону? — осторожно осведомилась Дайна.
— Почему по телефону? — насильственно, с внутренней опаской переспросил Юстас, чувствуя, как сам затягивает петлю у себя на шее.— Хотя бы и на Зеленых озерах!
— Правда? — Ее глаза засветились радостью.— Господи, ни разу там не была.
Возьми себя в руки, Каткус, приказал мысленно Юстас, что с тобой делается, разливаешься певчим дроздом, захмелев от солнца. Тебе уже не терпится понравиться этой женщине, изображаешь из себя педагога и джентльмена, глупец.
— Только прохладно уже,— с огорчением протянула Дайна.— Скоро совсем станет холодно...
— Что-нибудь придумаем,— успокоил Юстас.
Дайна поднялась со скамейки, отряхнула приставшие к пальто сосновые иглы.
Надо попросить у нее номер телефона, черт дери, мелькнуло в голове у Юстаса. Попросить или нет? Самое благое дело уползти в свою нору, забыть все, и никаких больше встреч, никаких разговоров. Но слово вырвалось, его не затолкнешь назад, не вернешь, слово нужно держать, коли дал его, пусть хоть земля из-под ног уходит, все равно. Таков мой принцип, и никуда от этого не денешься. В конце концов, чего я опасаюсь? Женщина простая, приятная, чертовски красивая, и дети такие славные... Ах, подумаешь, нерационально использую время!.. Хватит этого продуманного рационализма, Каткус, хватит. Ей и вправду тяжело, только не показывает этого, а ты хочешь предстать этаким практичным свином...
Она стояла и чуть выжидающе глядела на Юстаса, в глазах постепенно гасло оживление, их словно затягивала печаль и, пожалуй, легкая ирония. Казалось, читала его потаенные мысли, потому что вдруг сказала:
— Это очень мило с вашей стороны, но, право, не нужно.
Юстас густо покраснел, достал из внутреннего кармана плаща свой блокнот — «Всякую всячину» — и шариковую ручку.
— Диктуйте телефон.
Дайна произносила цифры медленно, словно все еще сомневаясь.
— Давайте договоримся, в следующий раз будем друг с другом откровеннее. Хорошо? — очень серьезно и даже с какой-то обидой произнес Юстас.
— Давайте. Если он будет, этот другой раз,— улыбаясь, она протянула Юстасу горячую и гибкую ладонь, и он потрясенно подумал, что никогда не доводилось видеть более красивых женских рук.
Развернулся и, широко ступая, зашагал по дорожке, посыпанной гравием, изо всех сил борясь с желанием обернуться назад, чтобы еще раз увидеть ее издали, чтобы понять, что же такое произошло, отчего пылают уши, едва принимается думать, что такие прекрасные, повидавшие немало труда руки ему хотелось бы почему-то осторожно погладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65