Там через полгода умер, даже не увидев сына, который вскоре появился на свет. Знал также, что спустя одиннадцать лет отец был реабилитирован. В прошлом году в школе Юстасу даже предложили подумать о комсомоле.
— Я помню,— резко ответил Юстас.— Хотя и не хотелось бы вспоминать.
— Ведь отец пострадал из-за них,— едва слышно, с бесконечной печалью проговорила мать.
— И виноват в этом его лучший друг — литовец! Сама сто раз мне рассказывала!
— Ты уже кричишь на меня, Юстас... Из-за какой-то там...
— Мама!!!
Гордо вскинув голову, мать поднялась с дивана.
— Если тебе дороги и я, и дом, ты обязан образумиться.
Юстас с яростью затряс головой и стал пятиться к дверям.
— Нет! — выкрикнул, вдруг согнувшись, словно от внезапной боли под ложечкой.— Лучше совсем не вернусь домой!
Заглянул Мачис, мастер с термического участка, на лице — выражение таинственности, подождал, пока закончу разговор по телефону, и зачастил:
— Начальник, мы посоветовались с мужиками, диспетчера для нас пока не ищите. Обойдемся без него. Один будет приглядывать за материалами, другой следить за распределением, а я стану контролировать все остальное.
Выпалил и закашлялся в кулак.
Вот и первые ласточки, обрадовано подумал я.
Взвалить на свои плечи дополнительный груз и сэкономить для государства сто двадцать рублей — достойно коммуниста! Вот тебе и обязаловка! Насильственное внедрение новой системы!
— Сомневаюсь, справитесь ли,— притворился я озабоченным, а сам ног под собой не чуял.— Попробуйте какое-то время, но диспетчер полагается вам по штатному расписанию.
— Если подойти по-хозяйски, он для нас пустое место. Мужики лучше всякого диспетчера разбираются в очередности работ, теперь по возможности помогают один другому, потому что знают, все идет в общий котел. Для других участков диспетчеры необходимы, там темпы другие, а у нас есть время пофилософствовать, пока «горшки» в печи. Так зачем держаться за старые установки? И на дармовщину позволять пробавляться какому-нибудь бездельнику?
Держаться за старые установки. Действительно — к чему? Выходит, придется мне побегать вверх-вниз, открыть кое-кому глаза, убедить кого-то, что надо отказаться от закрепленного рабочего места. Это уже скандал, коли это формально и не дает пользы при новой системе. Я знал, что такой на первый взгляд маленький камешек, брошенный в стоячую воду, погонит круги по воде, опять кто-нибудь скажет, Каткус безумствует, а ты доказывай, что это не Каткуса затея, а инициатива, как говорится, снизу.
Не поддержать предложение Мачиса — значит пресечь в его бригаде самостоятельность, может, даже доверие к новой системе. Ни черта, лучше пусть шкуру с меня сдерут, но люди обязаны расти.
— Давайте,— сказал со вздохом, хотя так и подмывало крепко пожать Каролису руку или стукнуть его по плечу.— Подними мужикам настроение, пусть они так и дальше...
Сегодня решил побеседовать с Вацловасом Нарушисом. В последнее время он прямо-таки избегал меня, даже в столовой в обеденный перерыв, завидев мою персону, сразу исчезал. Отправился в административный корпус, поднялся на третий этаж, где размещалось королевство Эдмундаса, и попросил у куривших в конце коридора мужичков вызвать Вацловаса. Сам лезть в отдел не хотел, Вацловас тотчас же сыскал бы предлог отложить разговор до другого раза, оп
равдываясь срочной работой, или бы вообще молчал как рыба на виду у своих сослуживцев.
Прождал почти десять минут. Наконец он высунул голову из-за двери, видать, в надежде, что потеряю терпение и уйду восвояси. Приблизился с холодным и равнодушным лицом, на котором застыло выражение отрешенности; пока шел, нервно теребил отвороты серого пиджака, а в глазах — безропотное смирение и мольба оставить его в покое.
— Не заходишь, не звонишь,— сразу набросился на него.— Болел или все по командировкам мотаешься?
— Похвастаться нечем.— Вацловас торопливо закурил.—- Сам знаешь, работа, дом, болезни детей...
— Хвастаться необязательно,— возразил я.— Можно и о политике поговорить.
Вацловас презрительно фыркнул:
-- Как говорится, старые времена вспомнить? Лучше оставить их в покое, и пусть каждый в меру сил тащит свой воз.
— Рассуждаешь ты, Вацловас, совсем как ученик, которому натянули тройку. Скажи, какая кошка пробежала между вами с Эдмундасом? Слышал, собираешься уходить с завода?
— Так будет лучше.
— Для кого?
— И для меня, и для него.
Вацловас выпускал облако за облаком, тонкие и пожелтевшие от курения пальцы без передышки вертели дымящуюся сигарету.
— А ты помнишь, как пришли сюда все трое? — спокойно спросил я, желая хоть немного унять его досаду.— Договаривались, что будем будто пальцы на одной руке. Что же теперь выходит ?— трем товарищам, настоящим друзьям почти с детства, тесно на одном заводе? Ты можешь наконец прямо сказать, почему Эдмундас стал игнорировать тебя?
— Скучная история.
— Ты и мне не доверяешь?
Вацловас загасил сигарету о край урны, резко распрямился:
— Хорошо. Коротко могу. По наивности я заступился за одного человека, которого Эдмундас хотел уволить. По правде говоря, пользы от него было немного, болтун и бездельник, но... жена у него только
что родила, им просто-напросто не на что было бы жить.
— Вот как... А дальше?
— Эдмундас выслушал меня и поменял нас местами. Того человека сделал руководителем группы, а меня перевел в рядовые конструкторы. Мне не дают никакой серьезной работы. И не вижу никаких перспектив.
— Надо побороться за свои права, Вацловас.
— Ради другого смог бы, но ради себя, да еще в такой ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65