Я подумал, что, пожалуй, каждый, чувствуя за спиной чей-то взгляд, начинает вести себя как-то иначе, будто силится сбросить неприятную ношу, и прибавляет шаг.
Я пошел в умывалку и застал там еще Сильвиса.
— И он омыл свое грешное тело,— шлепнул я его ладонью по мокрому плечу. Тот, в свою очередь, швырнул в меня пригоршню опилок, которыми оттирал руки.
— Откуда эта цитата?
— Не знаю,— ответил я.— Скорее всего, бабушкина...
— У тебя есть бабушка?
— Одно только воспоминание.
— Славная у тебя была бабушка,— сказал он.— С юмором.
— Они все такие. Помню, она все твердила мне, что, когда вырасту, я должен стать доктором, а я сразу же начинал реветь, потому что хотел быть моряком.
— А теперь довольствуешься ванной?
— По суше тоже можно плавать,— ответил я шуткой на шутку и стал оттирать опилками руки. Опилки — отличное изобретение, беда только, что после такого мытья кожа на руках становится вроде наждачной бумаги.
— Как ты собираешься встретить Новый год? — спросил Сильвис.
— Напьюсь. Представляешь, еще ни разу на праздники не напивался. Разве это не свинство?
— Гениальная идея! — сказал он.— А по-моему, ты опять хитришь.
— Ну ладно,— примирительно пробормотал я.— Буду пить одну минеральную.
Вдруг Сильвис заторопился и схватил полотенце.
— На автобус опаздываю! Ну, бывай здоров, счастливо отпраздновать.
Теперь я понял Жорку. Люди, которые все время проводят вместе и привыкли всем делиться, естественно, чувствуют себя неловко, когда, скажем, на праздники они вдруг обособляются от друзей. Быть может, лучше всего в таких случаях попросить, чтобы за тебя выпили. Разумеется, отплатить нужно тем же.
— Выпей за меня чарочку,— крикнул я вдогонку Сильвису.
— Самую большую,— услыхал я вместе с удаляющимся шлепаньем его босых ног по кафельному полу.
Мне снова стало грустно. Плохо уходить последним.
В вестибюле навстречу попалась табельщица.
— Хелло, Марите,— сказал я.— Завтра принесу тебе красных тюльпанов.
— Вот ко-о-омик! — пропела она, моргая подкрашенными ресницами.— Взаправду?
— Почему комик? — вскипел я.— Делай людям добро, а они на тебе — ко-омик!..
— Дай-ка лучше сигаретку и не злись,— шепнула она.— Покурю, пока начальство не видит.
Курила она неумело, слюнявя сигарету, другой рукой смахивая с языка и губ приставший табак (наверное, она не умела плеваться); и оттого, что она не умела ни курить, ни плеваться, ее маленькая кругленькая фигурка, закутанная в синий сатиновый халат, ее толстые ножки и копна крашеных, ржавого цвета волос — все это вызвало у меня что-то похожее на жалость, и я твердым голосом произнес:
— Не кури, детка. Он придет. Он должен прийти. Ты ведь красивая.
— Вот комик!
Я безнадежно развел руками и повернул к выходу.
— А тюльпаны? — догнал меня низкий грудной голос.
— Будут и тюльпаны,— вздохнул я.
«И какого черта все мы кривляемся!» — подумал я с досадой, выйдя на улицу.
Домой я шел пешком. Снежило, и белая снежная крупка, сбираясь под ветром в длинные узкие полосы, неслась по серому уличному асфальту, вихрилась вслед проносящимся машинам и рассыпалась наконец широким, неровным веером. То был первый снег, из которого еще не скатаешь снежка, но все равно снег. Любуясь этим первым зимним нарядом, я замедлил шаг. Начало зимы. Настоящей зимы.
Раньше этого не было, а теперь будто посветлело от побелевших крыш. Первый снег — это время добрых мыслей и больших ожиданий. Я был в этом уверен и подумал, что точно так же думают и все прохожие на
улице. Сам не знаю отчего, но мысль эта застряла у меня в голове, она ложилась на язык, и я повторял ее, как пришедший вдруг на память рефрен старой песни. Я повторял ее, как автомат, быстро, не договаривая до конца, пока не услышал за спиной шаги и чей-то голос: «Мартис? Где тебя носит?»
Обернулся. Я никак не могу привыкнуть к тому жестяному имени, которое придумал для меня мой друг Ромас. Однако имя это поразительно быстро привилось среди моих друзей, и я волей-неволей должен был с ним примириться, хотя мне и казалось, что оно как бы нахлобучивает мне на голову шутовской колпак, из-за которого мне приходится валять дурака и нести всякий вздор.
— Как вижу, ты не торопишься? — пробасил Ромас.
— А я и так поспеваю. Хотя плетусь в караване времени на последнем осле.
Славный парень этот Ромас. Всегда радуется, встречая меня, и делает при этом удивленное лицо: откуда это ты, дружок, свалился? И улыбается широкой лошадиной улыбкой. Тощий, как и я, несколько меланхолического склада, медлительный — еле слово выговорит, но зато лицо его подкупает простодушием. Работает Ромас копировщиком в проектном институте, ходит в тот же одиннадцатый класс вечерней школы, что и я. Одна только беда: любит разыгрывать из себя этакого Чайльд-Гарольда. Последнее время мы виделись редко — куда-то он запропастился, а теперь вдруг выскочил на поверхность, словно чертик из табакерки.
— Послушай-ка, старик, зайдем куда-нибудь выпить чашечку кофе, пока еще публики не навалило, у меня много новостей,— предложил он.
— Ну, выкладывай, что у тебя. Не хочется лезть в этот накуренный сундук.
— Это верно, что ты решил встретить Новый год дома?
— Верно.
— Что-то не верится! — воскликнул он.— Ведь ты обещал! Какая это муха тебя укусила?
— Зимой мухи спят. Встречайте без меня.
— Ну, а завтра? Завтра ты должен быть ровно в семь ноль-ноль на острове. Все наши львы собираются для послепраздничных раздумий. Если ты лев — приходи.
— Это ты организуешь?
Он кивнул и скромно опустил глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24