— Это когда мы начинаем зависеть от вещей,— спокойно пояснил Генрикас.— Ну, представь себе, Дита, ты принимаешь какое-нибудь решение. Одно из многих. Хотя человек, делая выбор, тем самым отказывается от одного или многих других возможных решений. Значит, это равносильно потере возможностей. Но так приходится делать. Ты будешь вариться в одном котле, скажем, с фасолью, другие — в котле с горохом. Словом, мы все попадем в суп. Придется покупать диван- кровать, торшер, секции, а дальше — полная зависимость от вещей. Ты слышишь меня, Дита?
— Слышу,— ответила она.— Но в этой «серятине», как вы это называете, есть и свои радости, надо их только найти. Больших радостей в жизни не так уж много, поэтому не надо отказываться от маленьких радостей, которые дарит нам каждый день. И от тех, которые нам дарят люди. Надо ценить и беречь их. Маленькие радости можно найти везде и всегда, только надо уметь их видеть. Тогда и не будет «серятины».
Мы слущали.
— Продолжай, Дита,— попросил я.
— Это и все,— улыбнулась она.— Это совсем просто.
— Нет, это не просто... Это очень важно,— пробормотал я, внимательно следя за ее лицом.
— Маленькие радости в серятине?— усомнился Ромас.— Так ли уж это ново? Да это же тоска, братцы! И все же давайте выпьем за маленькие радости.
Мы выпили, я посмотрел на Донатаса. Тот снова погрузился в свои мысли. Почувствовав мой взгляд,
он засуетился и повернул ко мне свою остриженную ежиком голову.
— Терпеть не могу суббот и воскресений,— как бы оправдываясь, медленно заговорил он.— Они забивают меня, словно бильярдный шар в лузу...
— Вот именно,— согласился я.— У меня такое же ощущение.
Он немного оживился.
— После того как был введен семичасовой рабочий день, оказалось, что многие просто не умеют использовать свой досуг, даже побаиваются его. Досуг нужно посвящать общению с людьми. Это, по-моему, самая большая ценность. Иные и понимают это, но поступают как раз наоборот. Замкнутый круг людей, общение только с ними, а потом вдруг ни с того ни с сего — чувство одиночества. Многие даже не могут отличить скуки от одиночества.
— Нам это не угрожает, мы общаемся; «выплываем на остров»,— с иронией заметил я.
— Ха!— впервые за весь вечер рассмеялся Донатас.— Собираемся как бы для того, чтобы пококетничать друг перед другом. Роли распределены, сами знаем, что это игра, но стараемся об этом не думать.
— Меня тоже не покидает ощущение какой-то искусственности наших отношений,— признался я.
Я доедал свой абрикосовый компот, когда Донатас поднялся.
— Мне пора,— коротко объявил он.
— Тут послышался финальный свисток судьи,— невесело произнес Генрикас.
— И мне пора,— сказал я, вставая.
— Вы нас предаете?— удивилась Лайма.
— Завтра рано вставать,— пояснил я.
— Ну ладно,— махнул рукой Генрикас.— Мы остаемся. Спокойной ночи.
— До свидания,— сказал я, посмотрев на Юдиту. Она опустила голову.
На дворе была оттепель. Капало с крыш.
— А мне ее жаль,— сказал Донатас, шагая рядом со мной.
Я понял его, но все же спросил:
— Почему?
Он пытливо посмотрел мне в глаза.
— Ты и сам знаешь.
Я молчал.
— Нам надо поговорить,— добавил он.— Приходи в аппаратную, когда сможешь.
— Приду. Непременно.
— Спокойной ночи,— и, пожав мне руку, Донатас свернул в переулок.
В моих ушах все еще звучал мягкий голос Диты. Маленькие радости. Неужели в этом ответ на то, что меня сейчас больше всего мучает? Нет, слишком уж это просто. Надо еще встретиться и поговорить.
Дул теплый ветерок, принося знакомый фабричный запах дыма. Под ногами чавкал талый снег. Ступай, Мартинас, домой, ступай, если хочешь перехитрить свой старый будильник...
Двадцать четвертое января.
Лондон. 24 января в Лондоне в возрасте 90 лет скончался Уинстон Черчилль.
Париж. 24 января. На аэродроме Корбэ (департамент Изер) разбился реактивный самолет Т-33. Два пилота погибли. Самолет, который базировался на военной базе в Туре, упал на ангар. Во время возникшего пожара сгорело 5 самолетов и 6 планеров.
Вашингтон. 24 января. Помощник государственного секретаря США по делам Дальнего Востока Вильям Банди произнес в Вашингтоне большую речь о политике США в Южном Вьетнаме. Но словам Банди, политическое положение в Южном Вьетнаме «в настоящее время критическое».
Браззавиль. 24 января. Подписано соглашение между республикой Конго (Браззавиль) и СССР о культурном сотрудничестве.
Двадцать четвертого января я стал рабочим.
Стал рабочим.
Токарем.
А по дороге домой мне казалось, что я бесконечно стар. Как моя профессия, как мое имя. Как городские камни.
Все было очень просто. Я долго стоял в полутемном узком коридоре, заставленном рассохшимися шкафами без дверец. В конце коридора, за небольшим окном, белел наш цех, заключавший в своих стенах гул стан
ков, запахи машинного масла, металла и пота. Я думал, что, пожалуй, слишком уж долго стою в этом затхлом коридоре, ну, не сегодня, так завтра — успею. И тут меня сразу же вызвали. Странно, в моей памяти сохранился только этот полутемный коридор с набитыми бумагой шкафами, всего остального словно и не было. А ведь был, я это знаю, и пожилой рабочий с кинематографическими морщинами под глазами и вокруг рта — «следы ночных смен», были и другие члены комиссии, были и вопросы, и я чувствовал себя как первоклассник, вызванный к доске. Все мы превращаемся в первоклассников, когда сталкиваемся с чем-то новым, непривычным, хотя и долгожданным,— словом, перед началом чего-то нового. Но если это начало имеет свое продолжение, оно почти всегда забывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24