А в один прекрасный день за него взялась госпожа Александреску и принялась ему выговаривать так жалобно, будто ее покинул Женикэ:
— Господин Херделя, я вас от души прошу, умоляю, будьте благоразумны, не губите бедную Мими! Девочка, наверно, любит вас, я сразу заметила, как вы ей симпатичны, но вы должны быть осторожнее и оберегать ее, а то Василе узнает, и тогда не миновать беды... Я ничего не говорю и ни в чем вас не обвиняю, ведь страсть все сметает на своем пути, да и не удивительно, что бедняжке Мими надоел этот грубиян и бирюк, но...
Титу покорно выслушал сетования хозяйки и только к концу разговора попытался робко возразить, скорее стремясь показать, какой он рыцарь, чем надеясь на то, что ему поверят. Если же он действительно чувствовал себя неловко перед госпожой Алексан-дреску, то это было скорее из-за Танцы, за которой он стал в последнее время весьма энергично ухаживать. Госпожа Александ-реску представила его родителям девушки и вовсю расхвалила. С тех пор Тпту зачастил в район вокзала, в домик господина Александру Ионеску, начальника одной из канцелярий министерства финансов. Танца стала его прекрасной и истинной любовью. Благодаря ей в нем вновь ожило поэтическое вдохновение. Каждый вечер, закончив с обязательной писаниной для «Драпелула», утопая в клубах табачного дыма, он прославлял в стихах это божественное создание. Танца отвечала ему теми же чувствами. Несмотря на свою робость, она призналась ему, что не может без него жить. Если она не видела Титу хотя бы два-три дня, то выдумывала всевозможные предлоги, чтобы навестить Ленуцу, наперсницу своей любви, и та, конечно, сейчас же приглашала Титу.
Все эти увлечения не мешали ему справляться с работой в редакции, напротив, даже помогали. Каждое утро Титу добросовестно являлся в «Драпелул» с очередной рукописью. Там он неизменно заставал одного Рошу, который вечно торчал за своим письменным столом, словно никогда и не уходил. К обеду появлялись репортеры и другие сотрудники, вечно куда-то спешащие, суетливые, недовольные. Все они шумно разглагольствовали, спорили, по писать и не думали, так что Херделя был, по существу, единственным помощником Рошу, который частенько ему говорил:
— Ты, малыш, выдвинешься, так и знай! Ты мне поверь, дружок, я не болтаю чепухи, как эти барчуки, которые забегают сюда на секунду, бахвалятся, лгут напропалую и даже строчки не способны написать как следует! Ты, малыш, далеко пойдешь, потому что тебе нравится работа и ты от нее не отлыниваешь. Это уж точно!.. У тебя есть все необходимое для хорошего журналиста — талант и трудолюбие. Правда, может случиться, что ты плюнешь на это ремесло. Ты человек порядочный, а для журналистики это только помеха. Но все равно, ты своего добьешься, за что бы ты ни взялся!
Титу, в свою очередь, считал себя обязанным докладывать Рошу всякий раз, когда обедал у Гогу Ионеску, бывал в гостях у Григоре Юги или когда происходило еще что-нибудь подобное, представляющее, как ему казалось, интерес не только для него лично. Но секретарь редакции не одобрял этих визитов Титу, расценивая их как проявление карьеризма, и безапелляционно заявлял, что настоящий журналист должен вращаться только в своем кругу и не лезть к знатным господам, чтобы не усыпить свою совесть. Журналист всегда должен быть готов протестовать и обличать; это тем более необходимо в такой стране, как Румыния, где беззаконие — единственный, постоянно действующий закон.
— Ты только хорошенько открой глаза, малыш, и посмотри вокруг. Ты прокатился по деревням в автомобиле и гостил в барских особняках, но не приложил ухо к земле, чтобы уловить голоса, которые не пробиваются наружу. Из автомобиля ничего не видно и не слышно. И на тротуарах Бухареста тоже ничего не увидишь п не услышишь. Вся наша видимая роскошь и цивилизация фальшивы и искусственны. Действительность, молодой человек, совсем иная. Мы вывозим за границу десятки тысяч вагонов зерна, а несколько миллионов наших крестьян не имеют достаточно кукурузы, чтобы каждый день варить себе мамалыгу! Понимаешь, что это значит? Ослепительное освещение Бухареста не больше чем самообман. Мы не смотрим по ту сторону этого освещения, так как знаем, что там бездонная пропасть и достаточно только увидеть ее, чтобы содрогнуться. Наша действительность — это не роскошь и блеск, не автомобили, не помещичьи усадьбы! Нет, малыш! Все это — лишь тонкая оболочка, которая прикрывает вулкан боли и страдания. Эта оболочка завтра-послезавтра прорвется, и тогда...
Но Титу уже привык к пророчествам о неминуемой катастрофе. Как только речь заходила о положении в стране и о страданиях крестьян, каждый считал своим долгом не только прослезиться, но и предсказать самые грозные и неминуемые беды. Наверно, так всегда было и будет. Горожане, знающие деревенскую жизнь лишь по увеселительным поездкам на лоно природы, полны сочувствия к вечно недовольным и готовым взбунтоваться крестьянам именно потому, что твердо уверены: румынские крестьяне не способны восстать по-настоящему.
6
— Ты бы не хотел, Григ, чтобы мы провели рождество у себя в деревне? — весело спросила Надина незадолго до праздников.
Григоре ответил лишь признательным взглядом. Предложение жены он истолковал как проявление деликатного внимания к себе. Ничего не могло бы порадовать его больше, чем это доказательство душевной близости. Таким образом, их любовь скрепляется полным взаимопониманием. Физическая страсть становится наконец прочной, ибо ее питает неиссякаемый источник духовной близости. Если бы он с самого начала относился к Надине так, как сейчас, они бы не причинили друг другу столько горя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170