— Читаю. Почему он называет тебя крестной? Ведь ты его не крестила!
— Крестить не крестила, но поженю вас я, сообща с моим братом Маноле Рошиору.
Настасия зарделась до самых кончиков ушей. Она поцеловала Аниняске руку и снова уткнулась в записку, которую держала в левой руке.
— Почему он не приезжает сюда и почему мне немедленно ехать в Сибиу?
— Твоя правда, ласточка, я-то тебе не сказала, что Динкэ приехал из Сибиу только потому, что его послал начальник. Митре же нельзя уехать: служба не позволяет. А «немедленно» приехать просит он потому, что долго там они не пробудут, уйдут дальше. Двинутся войска догонять немцев, отправится и дивизия Тудора Владимиреску. Ну как, поняла? Я лежала, ласточка, и все думала. А тебе когда и подумать? Ты все с рыву, с маху...
— Правда, крестная,— смутилась Настасия, и на глаза у нее навернулись слезы.— Только почему ты говоришь, что эта радость печалит тебя?
— Потому что я больна, ласточка, и не могу двигаться. Будь проклят этот ревматизм во веки веков, пропади он пропадом, чтобы не мучились люди. Не мог меня схватить зимой или прошлой осенью, когда не нужно было никуда ехать.
— Ой, крестная, горюшко мое! Что же мне делать? Ведь Гицэ и не подумает, чтобы проводить меня. Гицэ на меня смотрит волком, словно разбойник какой; его бы воля, так и разорвал бы меня на части. Он готов руки лишиться, лишь бы брат его не вернулся.
— Отсохли бы у него руки! — вздохнула Анпняска.
— А сестра готова меня, крестная, ядовитыми грибами из- . вести.
— Самой бы ей отравиться,— снова вздохнула Уца.
— Деньги у меня есть, крестная, я отложила. Только как я без тебя поеду?
— Ничего, доедешь.
Аниняска притянула ее к себе и вытерла ей слезы ладонью.
— Одной ехать?
— Одна поедешь. Там вы будете вдвоем. А потом ты вернешься. До города отвезет тебя мой брат Рошиору, ваш крестный. Ведь брат мой — вдовец, так что никто ничего не узнает. Сядешь ты в поезд и поедешь. Где, скажут, Настасия? Нет ее. И Аниняска не знает. Никто ее не видал. Если жива — вернется! А ты будешь далеко, унесут тебя крылья любви. Вот так, милая. Готовься в путь. Вечером Маноле отвезет тебя к поезду. Не тревожься. Ведь только от Бухареста много народу едет. Да найдутся и там добрые люди, которые помогут тебе. Только ты получше схорони деньги под подкладку. Я приготовлю корзинку с едой. Ты Митрю и от меня поцелуй.
— Обязательно, крестная,— поспешила заверить ее Настасия. Она опустилась на колени и поцеловала ей руки, обливая их
слезами.
Весь этот день девушка была сама не своя, не находя себе места. Вечером она исчезла с мельницы, словно тень. Уехала.
Только через день узнали об этом на селе. Всю ночь и целый день во вторник Гицэ и Станка сохраняли в тайне исчезновенье Настасий. В среду мельник отправился к жандармам. Тогда-то, после первых расследований унтер-офицера Данциша, и пошли слухи, разливаясь, словно река Лиса в половодье.
Когда Гицэ Лунгу вернулся на мельницу, Станка угостила его вместе с обедом свежей новостью, что сестра ее Настасия будто бы утопилась в колодце.
Мельник почесал за ухом и медленно покачал головой, глядя в темный угол, где затаилось зернышко страха. Он скривился:
— Нехорошо, Станка.
— Почему? Ты же пи в чем не виноват.
— Я-то знаю, что не виноват,— пробормотал он, не глядя на нее.— Кто тебе сказал про колодец?
— От людей слыхала. Приходили сюда, оставили мешки.
— А они откуда знают? Видели они, что ли? Уж не из нашего ли колодца они ее вытащили?
— Что ты, Гицэ? Говорят, от людей слыхали. А что с ним, с колодцем?
— Ничего. Просто так спрашиваю. А ты что знаешь? — повернулся он к ней, и глаза его налились кровью.
— Батюшки! — вскрикнула она, всплеснув руками.— Теперь только я поняла! Вставай, бросай обед! Беги посмотри! Пошарь багром в колодце. Ишь, барыня, что удумала. Господи боже мой, дева пречистая, сгореть бы ей в аду!
Мельник надулся, он как-то весь ощетинился.
— Это ты ее столкнула, Станка? — закричал он, замахиваясь на нее рукой.
— Что ты болтаешь? — Она так и застыла, уставившись на мужа. Гицэ ухмыльнулся.
— Я-то ведь не такой дурак! К себе в колодец?..
— Ой, Гицэ, что ты говоришь? Я тоже не дура. Коли все так, как говорят, то испоганила она нам колодец.
Она пошла вслед за мельником. Он, пыхтя, достал багор.
Присоединились еще два крестьянина. Они сбросили с плеч мешки и подбежали к колодцу, чтобы свесить над срубом свои лохматые головы и посмотреть, что там такое в глубине. После мельника они тоже пошарили багром. Ничего не было. Только время потеряли.
Гицэ Лунгу, весь в поту, отошел в сторону. Он перекрестился, возведя глаза ввысь. Только сейчас он увидел ясное небо начинающейся долгой осени. На мгновенье он успокоился.
Но зернышко страха из темного угла проникло в Гицэ и начало расти. Если свояченицы проклятой нет в колодце у мельницы, тогда она в другом месте. Покончила с собой, безумная девка, чтобы вся вина пала на него. Отчаянная ведь, чего только не взбредет ей на ум!
Гицэ боялся взглянуть на людей. Ему казалось, они подозрительно смотрят на него.
Он пошел в дом и доел свой обед. Жена как будто немного успокоилась.
— Видишь, нет ничего!
— Что я видел? Ничего не видел. Может, она в другом колодце. Я и то думаю, почему ей обязательно в колодце быть?
— И я то же говорю, Гицэ. Откуда тебе взбрело в голову, что она в колодце?
— Мне взбрело?
— Тебе, а кому же еще? Почему в колодце? Может, она в омуте, в Лисе. Или скатилась в обрыв у Бобу, где такая трясина, что и гнедую кобылу попа Нае засосало по самые уши.
Мельник нерешительно встал.
— Хотел я тебя поколотить, да вижу, сил моих нету — жалко тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50