Наконец скрепя сердце он подошел к двери и с размаху ударил в нее кулаком.
Никакого ответа. Внутри — ни звука, который бы говорил о присутствии живой души.
Хинд ударил еще раз.
— Я те пущу петуха, ежели не оставишь меня в покое! — послышался из амбара разъяренный голос батрака. И опять все смолкло.
Выглянуло солнце, под амбаром закудахтала курица. Прошло много времени, они давно уже должны были быть на мызе.
С выгона вернулась Элл, в руке деревянный подойник, пальцы ног запачканы коровьей жижей, глаза заспаны. Лучи солнца пламенели на ее щеке, сверкали на броши, пристегнутой к платью.
— Иди будить Яака! — приказал хозяин.
— Может, сперва поздороваешься? — засмеялась девушка, поставила подойник на траву и запрыгнула на примостки амбара.— Яак, у-у, вставай! Пора на сенокос, хозяин ждет!
Хинд вышел из себя.
— Солнце совсем высоко, встанешь ты или нет? — крикнул он и отчаянно забарабанил в дверь, и чем дольше он колотил, тем злее становился. Хотел даже дверь высадить, но внутри был тяжелый засов, против него у Хинда кишка тонка.
С испугу залаяла собака. Такого шума на хуторе она давно не слыхала. Это было почище охоты на зайцев, которую устраивали мызники.
Хозяин сделал передышку и прислушался. Тихо, как в могиле.
Дворняга поджала хвост, косо взглянула на амбар, подошла к забытому на дворе подойнику, понюхала, он ее заинтересовал гораздо больше, нежели брань хозяина с батраком. Но Хинд, экая досада, случайно бросил на нее взгляд и завопил:
— Цыц, пошла вон!
Псина вздрогнула.
В амбаре послышался какой-то стук.
Обнадеженный, Хинд приложил ухо к двери.
— Совсем загоняла его ночью, теперь спит как убитый! — сказал он Элл сурово.— Ты мне за это ответишь!
Работница прыснула.
Из-за дверей послышалось ворчание.
— Уж больно жидкая у тебя еда.
— Немедля вылазь оттуда, нам давно пора выходить! — приказал хозяин.
— Сил нет подняться.
— А ты попробуй! Нам пора уж на мызе быть!
— Правда, сил нету,— жаловался батрак.
— Живо вставай! — снова забарабанил в дверь Хинд.
Тем временем пес, воспользовавшись моментом, решительно сунул свой нос в подойник: была не была! Вышедшая из летней кухни Паабу прогнала собаку. Та убежала с белой пеной на носу в загон, откуда Мооритс выгонял стадо.
— Что это с Яаком случилось? — спросила ключница.
— А то случилось, что девка ему нужна! — ответил в сердцах хозяин.
Паабу залилась краской. Поднялась на примостки, где уже стояли Элл и Хинд, легонько постучала в дверь и, по своему обыкновению, тихо позвала:
— Яак, голубчик, не балуй, выходи, я тебе яичко дам...
— Правда дашь? — немного погодя спросил батрак с сомнением в голосе.
— Выходи, тогда увидишь.
— А ты не врешь?
Ключница засмеялась:
— Когда ж я тебя обманывала.
Яак подумал немного, потом в амбаре послышались шаркающие шаги и дверь отворилась.
— Смотри-ка, вышел,— завистливо произнесла Элл.
У Хинда кошки заскребли на душе: Паабу справилась с батраком, а он нет.
Нога Ааду Кригуля никак не заживала. Должно быть, то, что вышло из строя на мызном сенокосе, не желало поправляться к сеноуборке на собственном хуторе.
Как-то ближе к полудню, когда остальные работники были на покосе, Паабу решила заглянуть в Алатаре, узнать, как здоровье старика.
Ааду сидел на лавке и вырезал от нечего делать трубку из березовой свили, к нарыву была приложена пареная луковица, стопа обмотана тряпкой.
Ключница заметила, что ее приход был не по душе работнику, даже очень не по душе; Ааду воспринимал девушку как хозяйку.
— Может, нужно еще какое лекарство попробовать? Может, водички железной вскипятить? — спросила Паабу и подошла посмотреть ногу.
Старик взъерепенился.
— Не трожь! Сегодня только боль заговорили!
Девушка помолчала немного, потом спросила:
— И чего это вы на хозяина взъелись? Твой род спокон веку на Паленой Горе живет, мог бы хозяину помочь.
Ааду оскалил свои обломанные зубы, то ли от удивления, то ли от презрения, то ли от того и другого вместе.
— Чем же семью кормить станете, коли работать не будете? — добавила Паабу.
Старик угрюмо молчал.
Всю неделю шел дождь.
На меже с Мыраским хутором, возле куртины, остался несметанным стог. Сено стояло в копнах, сырая погода мешала доделать эту работу. Наконец установилось вёдро, ветер подул на северо-запад, в сторону Мыра.
Как-то вечером, когда Мооритс пригнал домой стадо, Хинд стоял у забора и с удивлением глядел на куртину. Там никого не было видно, копны как были, так и стояли непросушенные. Словно он и не посылал туда своих работников — Яака, Элл и Май.
Хинд не знал, что предпринять. Он догадывался, что это очередная проделка Яака. Однако пойти к нему сам он не решался — вдруг снова не справится?
И тут ему в голову пришла хорошая мысль, он решил послать туда Мооритса, а сам спрятался на всякий случай за мякинником.
Пастух вскоре вернулся.
— Ну, что они там делают?
Мооритс отвел глаза.
— Ничего не делают.
— Как так?
— Яак спит под кустом.
— А бабы где?
— Отдыхают под копной.
— Они что, заболели? Может, у них сыпной тиф? — распалился хозяин.
— Не знаю,— робко ответил мальчик.
— Они тебе ничего не сказали?
— Сказали: «Поди прочь, оставь нас в покое».
— Кто это сказал, Яак, что ли? — допытывался Хинд.
— Элл и Май,— Мооритс подумал немного и поправился: — Май ничего не говорила, только пукала.
Хозяина охватила ярость. Он бегом помчался к бане, оттуда на луг, к куртине. Или он должен был махнуть прямо через овсы? За кустом он прислушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41